Наталья Троицкая - Сиверсия

– Ща, Санек, начнется светопреставление…

Взяв Хабарова правой рукой за воротник, до скрежета сцепив зубы, утопая в глубоком снегу, Данилов пополз дальше. Желваки ходили по его щекам, боль из глаз вышибала слезы. Он полз, грязно матерясь, и очень мало на этом свете осталось людей, вещей и понятий, которых не коснулся бы острый язык Данилова.

– Андрей Сергеевич, Владивосток. Княгинин. Отвечать будете?

Секретарша Серафима с безразличным видом стояла на пороге кабинета.

– Буду! Буду! – Сомов вскочил с кресла, едва не опрокинув на себя чай. – Ой! Извините, Алина Кимовна. Такой я неуклюжий… Но надо… Надо ответить, – на ходу стал извиняться он.

Дверь в кабинет Сомова приоткрылась, и было видно, что собравшиеся в приемной возле двери Лавриков, Орлов, Скворцов, Лисицын и ребята из других смен живо интересуются содержанием разговора.

– Понятно. Понятно. Понятно… – с очень серьезным лицом повторял Сомов. – Ну, слава богу! – он улыбнулся, ладошкой потер лысину. – Как гора с плеч! Честное слово!

Но постепенно улыбка на его лице стала таять. Наконец ее не осталось совсем. Взяв ручку, Сомов что-то быстро записал в настольном перекидном календаре, потом коротко поблагодарил и положил трубку.

Какое-то время он сидел абсолютно неподвижно, уставившись в одну точку, и монотонно барабанил пальцами по столу, потом, сделав усилие, не глядя на Алину, сухо сказал:

– В вертолете было двое: пилот и наш Хабаров. Живы оба. Только… Короче, при посадке их обоих сильно потрепало. Александр Иванович сначала был без сознания, потом несколько раз приходил в себя. Пилот сказал, что… Короче, может до утра не дожить. Голова разбита… Такое дело… Опять же, мороз, пурга, мать их, перемать! – он все же собрался с духом и поднял глаза на Алину. – Ему можно позвонить. По спутниковому. Пока аккумулятор не сел… – Сомов вздохнул, понизил голос почти до шепота. – Поддержать хоть как-то. У них там даже аптечки нет…

Алина встала, подошла к Сомову, протянула руку.

– Набирайте! – потребовала она. – Что вы уставились на меня, Андрей Сергеевич? У них там даже аптечки нет!

Данилов совсем выбился из сил. Он судорожно хватал ртом воздух, то и дело заходясь в страшном приступе кашля. Вдруг в ушах зазвенело, перед глазами поплыли разноцветные круги, сердце задрожало, как заячий хвост.

– Не могу больше…

Он лег в снег, сомкнул заиндевевшие ресницы, затих. Сон на мягких лапах уже крался к нему по сугробу. Он все же уснул. Ему приснилось, что он что есть мочи орет сам на себя: «Данилов, встать! Встать, говнюк! Разъе…ный п…р!» От этого крика он очнулся.

Хабаров лежал в сугробе. Он развязал обмотанный вокруг головы шарф и теперь ощупывал голову.

– Очухался, москальская морда! Слава Всевышнему!

Данилов погладил нывшую левую руку, на его лице застыло страдальческое выражение.

– Голова раскалывается. Саня, напомни мне, мы пили или летали?

– Уж, лучше б мы, Мишаня, пили, чем так летать!

Данилов кивнул, довольно подытожил:

– Сознание не спутано. Поведение адекватно ситуации.

Хабаров попробовал сесть, но не удержал равновесие и рухнул в снег.

– Ну, кто ж так с разбитой башкой прыгает?! – заорал Данилов. – Потихоньку, потихоньку надо!

Хабаров зажмурился. Дыхание перехватило, что-то тяжелое, словно медведь, навалилось на спину, в висках острыми молоточками замолотил пульс. Голову рвало на части, так что хотелось одного – орать во все горло от боли или, на худой конец, опять потерять сознание, а там незаметно уснуть. Остальное доделает мороз.

«Какая разница, раньше, позже…» – устало подумал Хабаров.

Дрожащей от перенесенной нагрузки правой рукой Данилов не сразу нашел звонивший телефон.

– Северный полюс на проводе! Пока живой. Данилов слушает! – с вызовом выкрикнул он в трубку. – Минутку… – он сбавил обороты. – Я сейчас передам ему трубку.

Он прижал телефон к уху лежавшего в снегу Хабарова.

Сквозь континент, сквозь метели, сквозь непроходимые таежные чащи, через спутник, среди звезд, летел ее голос. Голос проникал в самое сердце. Он был чистый, точно хрустальный. Голос был частью ее, милой, любимой, родной, единственной.

– Саша, ты слышишь меня? Здравствуй…

Хабаров знал, нужно собраться с силами, подобрать слова, чтобы попрощаться, потому что до утра он не дотянет. Он благодарил Бога за возможность сказать ей последнее прости. Слезы навернулись на глаза от расслабляющей жалости к себе и к ней. Он вдохнул раз, потом еще…