Владимир Михановский - По острию ножа

— Кто же он был?

— Из разговоров я понял, что именно он является начальником террористической банды. И тут же планы мои переменились. Я решил: пусть погибну, но уничтожу этого гада.

— Смело. Да, кстати, ты что, чеченский знаешь?

— Немного. У нас соседи чеченцы были. Из тех, Сталиным выселенных.

— Ясно. Что дальше?

Пользуясь тем, что на дне канавы царила уже полная темнота, Овсиенко стараясь не производить шума, медленно, пядь за пядью, подполз к ее наружному краю.

— Вроде хлюпнуло что-то? — сказал один из боевиков.

— Тебе показалось, — откликнулся другой.

Иван молил бога только об одном: чтобы этот мерзавец в последний момент не ушел. ОМОНовец выбрался из канавы чуть в стороне, прополз несколько метров и вдруг вырос перед боевиком, словно привидение.

— Это ты? — спросил командир чеченцев и произнес какое-то слово — Овсиенко его не запомнил.

— Ошибся, сволочь. Я — Иван, — произнес он и ударил боевика так, что от неожиданности тот выронил бинокль.

— Между нами завязалась отчаянная схватка, — рассказывал Овсиенко.

— Ты был контужен.

— Да, но от этого, как я с радостью понял, сила в руках не уменьшилась, и ловкость осталась при мне.

— А что остальные чеченцы?

— Они никак не могли поначалу понять, что с их командиром. Несколько раз спрашивали через канаву, что с ним происходит, но чеченец был слишком занят борьбой за собственную жизнь, чтобы вдаваться в объяснения.

— Никто ему не помог?

— Я начал одолевать…

Чеченец двинул Ивана коленом в пах, но ОМОНовец схватил его за горло и сдавил изо всей силы. Боевик еле слышно прохрипел:

— Откуда ты взялся, шайтан?

— Из преисподней, — ответил Овсиенко и еще сильнее сдавил его горло.

— Отпусти меня, и я спасу тебе жизнь.

— Скорее поверю дикому зверю.

Чеченцы, стоявшие по ту сторону канавы, уловили в темноте шепот и какую-то возню и почуяли неладное.

— Командир, тебе нужна помощь? — спросили они.

— Если из них хоть кто-то сделает шаг, я тебя задушу, — пообещал Иван. — А на мое слово можешь положиться.

— Ничего не нужно! — крикнул сдавленным голосом боевик. — Если что-нибудь понадобится, я вас позову.

— Вот так ситуация, — покачал головой генерал.

— Смешней не придумаешь, — согласился Иван Овсиенко. — Кругом чеченские головорезы, наш лагерь захвачен бандой, а их командир у меня в руках, и я одним движением могу перервать ему глотку!..

— И на чем вы порешили?

Я сказал:

— Веди меня к нашим.

— Дурак! — тихо рассмеялся чеченец. — И сын дурака.

Иван сильнее сдавил ему горло.

— Твои собратья добровольно отправились в пропасть, — торопливо прошептал боевик. — Так мне сообщил мой связной.

— Отведи меня на то место, — сказал Иван.

Честно сказать, ОМОНовец не думал, что чеченец согласится, и в душе решил, что обоим суждено сейчас отправиться на тот свет: сначала бандиту, а ему чуть погодя: одному из этого осиного гнезда, конечно, не вырваться.

Однако чеченец, видимо, прочтя мысли бойца, неожиданно легко согласился.

— Ладно, идем рядом, шайтан, — прошипел он. — Что бы ты не слышал, не отвечай, говорить буду я.

— Хорошо.

— Горло отпусти.

— Только когда придем на место…

И они двинулись в путь.

Дорога была Ивану знакома. Лагерь остался позади, они углубились в горы. Когда командир боевиков скользил или оступался, Овсиенко сжимал его горло сильнее.

Наконец они вошли в долину. Здесь было свежо. Справа угадывалась возвышающаяся до небес почти вертикальная скальная стена, слева появилась впадина, которая все больше углублялась. По сути, это было нечто вроде узкой террасы естественного происхождения, которая опоясывала гору.

— Твои собратья совершили коллективный акт самоубийства, — произнес чеченец. — Они все гикнулись в пропасть!

Иван промолчал.

— Если бы нас не задержали несколько самоубийц из русских солдат, — продолжал боевик, — нам бы удалось их догнать. Мы бы их скосили из автоматов, как сорную траву на наших полях, и им не пришлось бы прыгать в пропасть. Но тебе я предлагаю другую судьбу.

— Какую же?

— Перейди в мусульманство, и я сделаю тебя со временем, если хорошо покажешь себя в бою, своим заместителем. Мы, чеченцы, ценим храбрых людей, кто бы они ни были по национальности. А в твоей храбрости я убедился.

— Что верно, то верно…

— Некоторые твои собратья, да будет тебе известно, перешли в нашу веру и ничуть не жалеют об этом. Не будешь жалеть и ты. Ты станешь так богат, как тебе и не снилось. У тебя будут самые красивые женщины и самые ловкие рабы. Ты увидишь мир: у моей республики много друзей по всему белу свету.