Владимир Михановский - По острию ножа

«А он?»

«Ни в какую: я, говорит, под крылом Аллаха, без его воли ни один волос не упадет с головы мусульманина. Джохар — человек добрый, он отступился: не трогайте его, говорит. Такая любовь заслуживает только преклонения».

— Ведем мы с муллой такой вот странный разговор, — продолжал свой рассказ Петрашевский, — но я его не тороплю. Пока он в здании школы — мы все в относительной безопасности. А кроме того, время работает на нас — колонна наших освободителей подъезжает к нам все ближе, ведь время идет к обеду.

«Что же случилось с девочкой?» — спрашиваю.

«На все воля Аллаха… До места под Грозным он добрался нормально, хотя пришлось продвигаться через расположение русских войск… И засада для бронетанковой колонны была подготовлена неплохо, придраться было не к чему. Начальник местного гарнизона, который туда приехал в качестве инспектора, был, как я уже говорил тебе, человеком дотошным. Тем более — помнил, кто дал ему поручение. Он самолично хотел проверить все. И повсюду находился вместе с дочкой — либо держал ее за ручку, либо нес на руках.

Пора уже было инспектору в обратный путь собираться, когда он вспомнил про противотанковые мины:

“Установили их на дороге?” — спрашивает.

“Да, подготовили четыре гнезда для них, пока слегка присыпали землей”, — говорит ему человек, отвечающий за засаду.

“Когда заложите мины на место?”

“Когда получим более точные сведения от нашей разведки, которая следит за продвижением колонны”.

А девочка, она такая смышленая была, — продолжает мулла, — спрашивает у отца:

“Папа, а человек может подорваться на противотанковой мине?”».

— Кстати, — добавил Петрашевский, я заметил, что мулла избегает слова «боевик» — он не употребил его ни разу за время нашего обстоятельного разговора.

— А ты?

— Ну и я. Видно, чеченцы воспринимают его как бранное, зачем же оскорблять духовное лицо?

«Молодой солдат-чеченец, — продолжал мулла, — который успел подружиться с ребенком, отвечает ей:

“Нет, Хадижат, пешеход на мине подорваться не может”.

“Почему?”

“Да потому, что противотанковая мина рассчитана только на большую тяжесть”.

“А человек разве легкий?”

“По сравнению с танком он — пушинка”.

“Все равно, я думаю, если наступить на любую мину, она взорвется”, — говорит девочка.

“Хочешь, проверим?” — говорит ей молодой солдат.

“Хочу. А как?”

“Очень просто, — смеется парнишка. — Вот противотанковая мина, — показывает он в угол двора, где под навесом лежит наготове одна из мин. — Видишь?”

“Вот эта большая лепешка?”

“Она самая”.

“И что?”

“А я спляшу на ней, и мне ничего не будет”.

“И я хочу сплясать на ней!”

“Вдвоем не получится”.

“Ладно, я после тебя”.

“Договорились”.

“Папа, разрешишь мне?” — спрашивает девочка.

“Разрешу, конечно, Хадижат, радость моя, — отвечает отец. — Приучайся с детства к военному делу”.

Руководитель засады замечает:

“Ей бы мальчиком родиться”».

— Тут я не выдержал, — заметил Петрашевский, и спрашиваю у муллы:

«Ты был там?»

«Нет конечно».

«Откуда же знаешь такие подробности? Придумал, что ли?»

«Я никогда ничего не придумываю, — ответил мулла с достоинством. — Мне все рассказал отец погибшей девочки».

«Так она погибла?»

«Да. И его рассказ о ее последних минутах мне пришлось выслушивать, наверно, тысячу раз, пока я его затвердил наизусть».

«Как же это произошло?»

«Натянул солдат сапоги — был он босой — и ступил на мину. Кругом стали несколько человек, в том числе и приезжий инспектор, дочку он держал за руку. Начал солдат отплясывать, остальные стоят кругом, хлопают в такт в ладоши, подбадривают.

Когда солдат уже заканчивал свою пляску, девочка вырвала свою руку из руки отца, подбежала к пляшущему, тот подхватил ее на руки, закружился и принялся с удвоенной лихостью отбивать чечетку.

И тут произошел взрыв.

Видимо, мина оказалась бракованной — такими иногда оказываются мины афганского производства. А может, мина была и не противотанковой — следствия никто не проводил. Взрыв уничтожил несколько человек. От тех, кто плясал на мине, ничего не осталось — их разнесло в клочья.

Отец девочки долго рылся в кровавом месиве, но из останков своего ребенка ничего не смог обнаружить — так все было перемешано. Обнаружил только окровавленный кусок платьица. Что же касается самого отца, то сам он, в числе еще четырех человек, каким-то чудом не пострадал: у него не было ни единой царапины, и это его больше всего угнетало.