Михаил Серегин - Подарок девушки по вызову

Свиридов нисколько не смутился и не обиделся.

— Есть один старый анекдот, — проговорил он, скользнув ладонями по внутренней стороне бедер Насти, отчего она выгнулась и замурлыкала, как кошка. — "Встречаются два педераста, и один другому говорит: не понимаю я этих противных натуралов, почему они, значит, так любят футбол. А другой отвечает: да ты что, милый, ты не прав.

— Эт-та еще почему?! Почему это я не прав?

— А вот ты представь.., я стою на воротах в финальном матче чемпионата мира. Моя команда выигрывает, до конца матча остается буквально одна минута, и тут я пропускаю глупейший гол. Команда в шоке, трибуны скандируют: "Пи-да-рас!! Пи-да-рас!!

Пи-да-рас!!!" — а я кланяюсь, кланяюсь.., кланяюсь…"

Настя захохотала.

— Ну ладно, можно сказать, квиты, — проговорила она. — Но все-таки.., ты не ответил: в самом деле тебя высылали из России и Владимир Иванович, отец Ирки, замолвил за тебя и Афанасия словечко?

Влад усмехнулся и покачал головой.

— Ну, как тебе это самое получше.., можно сказать, что и так. А что, Владимир Иванович в самом деле находится под таким влиянием дочери? Слушает ее, что ему нужно сделать по работе? Прямо как Борис Николаевич?

— Сомневаюсь, — пробормотала Настя, — Владимир Иванович человек жесткий. Он просто так глупые капризы выполнять не будет. И не просто так — тоже.

— А если не глупые и не капризы?

— Тогда.., может быть. Мне просто кажется, что это Илья усиленно просил за вас, а Ирка ему ни в чем отказать не может.

— А как они вообще познакомились?

— Кто — Илюшка и Ирка?

— Ну да.

— А он тебе не рассказал?

— М-м-м.., н-нет. Как-то.., времени не хватило, что ли…

Говоря это, Влад словно бы нехотя расстегивал пуговицы на легком халатике, который единственно и прикрывал стройное холеное тело фотомодели.

Если не считать чисто символических трусиков.

— Ну ты прямо машина.., еще и получаса не прошло после этого секс-марафона.., когда мы даже говорить не могли, а теперь опять грязные домогательства, — с ощутимой ноткой нежного восхищения проговорила Настя, — а говорят, в России настоящие мужики перевелись.

— Перевелись, — буркнул Влад, — вот мы и вернулись с Афоней.., нарасхват.

Последнюю фразу он произнес, задыхаясь, потому что действия Насти стали совсем уж нескромными…

Его разбудил чей-то сдавленный придушенный вопль и потом — приближающийся дробный топот, словно бежала крупная собака или неподкованная лошадь.

К тому времени важный матч премьер-лиги завершился с нужным для Влада результатом, и полностью удовлетворенный сегодняшним днем Свиридов расслабленно вытянулся на огромном ложе, положив голову на плечо мирно спящей Насти, и задремал. Но даже если бы он заснул мертвым сном, отрегулированные многими годами тренировок и тревог сигнальные системы организма вырвали бы его из объятий Морфея. — Словно пожарная сирена, словно бредово-яркая вспышка перед глазами — этот полукрик-полухрип и этот топот мгновенно сказали ему то, что другой не понял бы не то что спросонья и после трехсуточного алкоголь-секс-марафона, но и в здравом уме и твердой памяти непосредственно возле того места, откуда шли эти подозрительные звуки. Такие чужеродные для этого дышащего умиротворением, покоем и счастьем огромного дома.

Свиридов приподнялся, а потом и вовсе соскочил на пол и подошел к двери. До него донеслось чье-то тяжелое, прерывистое дыхание, Влад медленно потянул на себя ручку двери, и тут она резко распахнулась, едва не сбив его с ног.

На пороге стоял Илюха, почти голый, в одних трусах и с каким-то обрывком ткани в руке.

Именно он так тяжело и прерывисто дышал, а на его лице.., такого лица Влад не видел у своего младшего брата ни разу.

Какая-то застывшая, остолбенело-жуткая гримаса перекосила его черты, и в первую секунду только недюжинным волевым усилием Влад заставил себя поверить, что это тот самый Илья.., его младший брат, что три часа назад со счастливой, здоровой пресыщенностью и полнокровным довольством жизнью ушел на покой в свою роскошную спальню.

На красивом тонком лице Ильи корчилось отчаяние. Откровенное, всепоглощающее, обвальное.

Нельзя даже сказать, что он был бледен — кощунственно называть бледностью эту мертвенную пепельную серость, расползшуюся по лицу. Лицу, которого почти не было — жуткая маска полусмерти стерла с него все человеческое.

А широко расставленные серые глаза ничего не выражали. Они всегда были у Ильи серыми, но — живыми, ярко-серыми, лучистыми и светлыми. А теперь…