Евгений Сухов - Заповедь Варяга

— Хорошо, нам будет о чем поговорить, — согласно кивнул Рафик, чувствуя, как постепенно начинает восстанавливаться душевное равновесие, пошатнувшееся в тот самый момент, когда Шунков сказал ему о смерти Варяга.

Хороши шуточки…

Рафик пришел вечером, как и обещал. Поздоровавшись с Варягом, он достал из кармана бумажный пакетик, бережно развернул его и, зажав одну ноздрю, с аппетитом вдохнул в себя «дурь». По его перекошенному лицу было видно, что внутри у него все засвербело и грозилось вырваться наружу шумным чихом. Но нет, сумел себя пересилить и теперь, расслабившись, получал удовольствие.

— Что ты на все это скажешь? — спросил Варяг.

— Знакомо мне это, Варяг, — отвечал Вафин. — На моей памяти второй такой случай.

— Вот как? Расскажи! — заинтересовался смотрящий.

— Сейчас на нас сук натравили, а тогда, лет двадцать назад, собрали самых дерзких зэков со всей Сибири да в одну кичу заперли. Хотели сделать из нас бригаду коммунистического труда! Бушлаты мы должны были шить. Мы все в отказ, на барина не работаем! Ну, нас «краснопогонники» тогда ногами и прикладами давай охаживать. Тут или жить, или помирать, многие предпочли второе… Жмуриков даже не хоронили, стаскивали прямо в яму за зоной, а их потом волки да песцы по кускам растаскали.

— Как же тебе удалось выжить?

Губы Рафика растянулись в довольной улыбке:

— Повезло мне, бежал я!

— Значит, ты один такой реликт остался? — с некоторой иронией в голосе заметил Варяг.

— Чего? — не понял Вафин.

— Я говорю, что ты мамонт, — улыбнулся Варяг.

— Называй как хочешь. Можно сказать и мамонт. А те, кто остался, работали на хозяина не покладая рук, как шестерки на пахана. Глухой форшмак получился. Ты думаешь, они только плац лизали? — скривился Рафик. — Если бы!

Опоганились мальцы чисткой сортиров! Перековались, падлы! Вот этого братва им простить не сумела. Когда они закончили свой трудовой почин и стали возвращаться на хазы, так блатные перекололи их заточками, как баранов. Лишь немногие сумели уцелеть, да и те, кто не запачкался по жизни. Веселенькая история, не правда ли, Варяг? — хмуро поинтересовался Рафик.

Рафик частенько баловался высококачественной наркотой. Сейчас он получал кайф, а в такие минуты человека тревожить грешно, пускай поблаженствует. Зрачки у него сузились — он был на пике. Зэк медленно лег на шконарь и, заложив руки за голову, разглядывал облупившуюся краску на втором ярусе. Рафик взлетел. И видно, «дурь», крепко побаловавшись с памятью вора, зашвырнула его в далекую юность. Если это не так, тогда отчего лицо бродяги приняло почти мечтательное выражение? Рафик скоро пришел в себя. Свесил длинные ноги со шконки и спокойно заговорил, как будто это не он, а кто-то другой всего лишь несколько минут назад переживал сладостные мгновения:

— Они не нас резали. Они тебя хотел достать, Варяг.

— Да, Рафик, такие вот дела… — неохотно улыбнулся Варяг.

В тот момент его занимали совсем другие думы, нежели произошедшая резня. Сейчас он мысленно был там, где в его помощи больше всего нуждался сходняк. Через два месяца в Питере должны были пройти тендерные торги по поводу двух заводов — судостроительного и сталелитейного. Об этом Владислав узнал от Нестеренко, тот прислал маляву с последними новостями со свободы.

Законные давно положили глаз на эти лакомые куски, а следовательно, нельзя допустить того, чтобы заводы ушли в чужие руки. Помимо этого, нужно было решить еще некоторые вопросы с питерской братвой и несколькими неугодными сходняку лицами. Оставалось только найти человека, который смог бы без проблем уладить все эти вопросы, не посягнув при этом на основы воровского закона.

Над возможной кандидатурой на столь нелегкую роль Варяг думал недолго. Ангел — вот кто сможет решить все без шума и пыли. К тому же связь с ним поддерживать намного легче, чем с Нестеренко. Вечером того же дня Варяг отписал маляву Ангелу и тем, кто продолжал служить воровскому делу на воле.

Ангел обосновался в Тихвинском переулке, в небольшой двухкомнатной квартире. Вряд ли соседи подозревали, кто живет рядом с ними. Собственно, им и дела до него было мало, — уходил он рано, возвращался далеко за полночь. Даже если бы у них спросили о жильце, они, скорее всего, пожали бы плечами: всегда приветлив, но суховат, добрым не назовешь, но зла тоже никому не делает, правда, смотрит жестковато, но это такая особенность, — каких только людей нынче не встретишь! Они были бы очень удивлены, если бы узнали хотя бы толику правды о нем и о тех возможностях, которыми обладал этот с виду такой обыкновенный человек.