Евгений Сухов - Заповедь Варяга

— Его сюда отправили законные, чтобы он «сучью» зону перекрасил в воровскую.

— Во всяком случае, это у него пока не очень-то получается, — сообщил священник.

— Оно и понятно, — охотно согласился Варяг. — Слишком сильны «красные» традиции. А кто начальник лагеря?

— Тот самый, что разрешил тебе исповедаться.

— Для барина он слишком жизнерадостный, — сдержанно заметил Варяг.

— На его счет не обольщайся. В колонии он держит железную дисциплину и за малейшее нарушение отправляет в карцер, — доложил отец Платон.

Варяг поморщился:

— Меня такими мерами не запугаешь.

— Егор Сергеевич просил сказать, что в эту колонию ты попал далеко не случайно. Скорее всего, это одна из мер воспитания, — заметил Платон. — Так с барином держи уши на макушке.

— Хорошо, — кивнул Владислав.

— Тут мне сорока на хвосте новость принесла, будто бы он хочет перекрасить тебя в свою веру. — Варяг зло усмехнулся:

— Он случайно не слабоумный?

— Он из тех, кто идет до конца, — серьезно ответил отец Платон.

— Оказывается, у нас с ним много общего! — усмехнулся вор.

Владислав еще никак не мог привыкнуть к тому, что под рясой священника прятался вор едва ли не с дореволюционным стажем. Да и сам отец Платон так до сих пор и не определился, кому он служит больше: Христу или Егору Сергеевичу. Владислав вспомнил о том, что Нестеренко однажды ему рассказывал о священнике Платоне. Но говорить об этом не решился, подумав, что своим повествованием может смутить старца. С Нестеренко его свели далекие соловецкие лагеря, где будущий отец Платон провел долгих три года в келье монастыря. Даже полувековой срок не превратил их дружбу в труху, а, наоборот, под тяжестью лет осколки пережитого превратились в монолит, который по крепости ничем не уступал граниту.

— Есть у тебя еще что-нибудь ко мне, сын мой?

— Нет… Не прошла исповедь бесследно, полегчало мне, — серьезно отвечал Варяг.

Варяг посмотрел в сторону дверей. Офицеры заметно заскучали и от безделья глазели по сторонам, рассматривая иконы. Кому, как не им, было известно, что написаны иконы заключенными, и сейчас, искренне удивляясь сотворенному, они сознавали, что и за глухими стенами тюрем может отыскаться настоящий талант.

— Егор Сергеевич сказал, что сделает все возможное, чтобы вытащить тебя отсюда, — тем временем говорил поп. — Хотя сделать это будет очень непросто.

— Ничего, я готов потерпеть, — со смирением откликнулся Варяг.

— А теперь тебе нужно идти, сын мой, а то твоя слишком долгая исповедь может вызвать подозрения. — Варяг поднялся с колен и повернулся к конвоирам:

— Теперь я ваш, господа хорошие. Ну, вот мои руки, цепляйте наручники.

— Ты весельчак, Варяг, — бодро отозвался барин. — Думаю, что неволя тебе настроение не испортит. К кому ты рвешься в колонию? К ворам!

Хочешь получить в бараке угол, личного пидора, жирную пайку? Только с этим тебе придется подождать! Вот что, поживешь пока с бомжами, для тебя это будет подходящая компания. Возьмите-ка его под ручки да суньте в приемник-распределитель, — распорядился он.

Варяг посмотрел на сопровождавших его офицеров, которые только кисло поморщились в ответ, в их глазах читалось: «Это тебе не наше сопровождение. Здесь хозяин Шунков!» Молоденький лейтенант, совсем еще огурец, не искушенный в табелях о рангах воровской среды, негромко попросил замешкавшегося в дверях Владислава:

— Милости прошу, Варяг, наш начальник ждать не любит. — И уже когда они покинули часовенку, добавил сдержанно:

— Тут недели три назад по этапу три вора прибыли. Один из них что-то неласковое Шункову сказал, тогда подполковник велел связать его «ласточкой». Так и пролежал он в локалке несколько часов кряду на глазах у всех зэков.

На всякое оскорбление законный обязан отвечать хлестким ответным ударом, и совершенно неважно, кто стоит перед ним — опер, искушенный во всех воровских тонкостях, или такой же законный, как и он сам. Если ответа не последовало, то такое поведение расценивалось как трусость, и вчерашнего авторитета могли понизить до уровня мужика. И всю оставшуюся жизнь он обязан будет сносить снисходительные улыбки. Можно только догадываться, какая незавидная участь ждет посрамленного вора. Это подъем на вершину всегда труден, а падение происходит стремительно. Можно с уверенностью предположить, что бывшего законного затюкает подрастающая молодежь, всегда стремящаяся укрепиться за счет слабейшего. Объединившись в стаю, они пощипывают оступившегося, как это проделывают гуси с чужаком, случайно заглянувшим на хозяйский двор.