Игорь Губерман - Последний Иерусалимский дневник

Я из разумных стариков,
за справедливость я не воин,
а Божий мир, увы, таков,
что лишь сочувствия достоин.

Хотя полно гуманных версий,
что разделять народы – грех,
но всё равно арбуз – не персик,
а сыроежка – не орех.

Бог явно длит моё существование,
надеясь, что к исходу утлых дней
я всё же сочиню повествование
о жизни неприкаянной моей.

По жизни случаются дни,
когда уже ясно с утра,
что мрачными будут они,
и будет тоски до хера.

Теперь я тихий долгожитель:
забыв былые приключения,
я лишь сочувствующий зритель
земного умопомрачения.

Со счастьем очень тесно я знаком:
живу я у жены под каблуком.

Старость – это горечь угасания
и с ветвей душевных листопад,
и окрестной жизни прикасание
часто раздражает невпопад.

Бог аккуратно близких всех выкашивал,
а я пока остался срок тянуть…
Сегодня поминал я брата старшего.
Кого ещё успею помянуть?

Похоже на дыхание чумы
течёт заразы паводок шальной,
так сильно вирус вывихнул умы,
что станет жизнь совсем теперь иной.

Ночью дух податлив чуду,
всё загадочно на свете,
лунный свет рассеян всюду,
как евреи по планете.

Мир хотя устроен не без блядства,
но повсюду веет благодать,
многому пристойно удивляться,
ничего не стоит осуждать.

Не известна конечная дата
у таких же, как я, долгожителей,
но теперь я живу бородато
и к себе отношусь уважительней.

Хвалю кровать я кстати и некстати:
когда-то я на ней любил жену,
а главное – на этой же кровати
когда-нибудь я ноги протяну.

Отменный был бы я еврей,
весьма трудолюбивый,
но жаль – на дне души моей
живёт подлец ленивый.

Прохиндей, вымогатель, пройдоха,
слепок желчи, ума и гавна,
рад любому сказать, что эпоха
удручающе ложью полна.

Я людей нисколько не сужу —
так уж мы устроены, наверно,
я лишь огорчительно гляжу,
как ползёт на мир густая скверна.

Пускай беснуется толпа,
вопя свои желания,
мне одинокая тропа
нужней для выживания.

В это время навеки я влип,
в нём живу я и с ним заодно,
а что я – ископаемый тип,
я почувствовал очень давно.

Когда евреи, головы клоня,
благодарят незримого Творца,
то чувство гложет изредка меня,
что я меж них – паршивая овца.

Не отвлекаясь на подробности,
скажу, что я бы, будь у власти —
пособие по неспособности
платил лентяям разной масти.

Мы душевно – отнюдь не калеки,
но не стоит сгибаться в поклонах:
дремлет варвар в любом человеке,
а проснуться готов – в миллионах.

Увядание естественно —
мир безжалостно жесток,
только видеть очень бедственно
усыхающий цветок.

И был я уязвим со всех сторон,
хоть жил, почти того не замечая,
а нынче я в еврействе растворён,
как сахар в чашке налитого чая.

Напрасно нас пугает бездна —
в ней очень виды хороши,
туда заглядывать полезно
для укрепления души.