Игорь Губерман: Гарики предпоследние

невежество, фантазия и смелость

родили много более чудес.

198

Сценарист, режиссёр и диспетчер,

Бог жестокого полон азарта,

и лишь выдохшись жизни под вечер,

мы свободны, как битая карта.

199

При Творце с его замашками,

как бы милостив Он не был,

мир однажды вверх тормашками

всё равно взлетит на небо.

200

Одни летят Венеру посмотреть,

другие завтра с истиной сольются...

На игры наши молча смотрит смерть

и прочие летающие блюдца.

201

Чувствую угрюмое томление,

глядя, как устроен белый свет:

ведь и мы – природное явление:

чуть помельтешили – и привет.

202

Мне любезен и близок порядок,

чередующий пламя и лёд:

у души за подъёмом – упадок,

за последним упадком – полёт.

203

Киснет вялое жизни течение —

смесь докуки, привычки и долга,

но и смерть – не ахти приключение,

ибо это всерьёз и надолго.

204

В череде огорчений и радостей

дни земные ничуть не постылы,

только вид человеческих слабостей

отнимает последние силы.

205

В духе есть соединённости,

неразрывные в их парности —

как весёлость одарённости

и уныние бездарности.

206

Крупного не жажду ничего,

я земное мелкое творение,

из явлений духа моего

мне всего милей пищеварение.

207

Так он мыслить умел глубоко,

что от мудрой его правоты

кисло в женской груди молоко

и бумажные вяли цветы.

208

Умом хотя совсем не Соломоны,

однако же нисколько не калеки,

балбесы, обормоты, охламоны —

отменные бывают человеки.

209

Шалопай, вертопрах и повеса,

когда в игры уже отыграли,

для утехи душевного беса

учат юных уму и морали.

210

Битвы и баталии мои

спутаны концами и началами,

самые жестокие бои

были у меня с однополчанами.

211

Клопы, тараканы и блохи —

да будет их роль не забыта —

свидетели нашей эпохи,

участники нашего быта.

212

Такой останется до смерти

натура дикая моя,

на симфоническом концерте —

и то, бывало, пукал я.

213

Рука фортуны загребает

из неизведанных глубин,

и в оголтелом разъебае

вдруг объявляется раввин.

214

Увы, но все учителя,

чуть оказавшись возле кассы,

выкидывают фортеля

и сотворяют выкрутасы.

215

Жар любви сменить морозами

норовит любой народ:

обосрёт, засыпет розами,

а потом – наоборот.

216

Усердия смешная добродетель

поскольку мне природой не дана,

то я весьма поверхностный свидетель

эпохи процветания гавна.

217

Про загадку факта важного

каждый знает, но молчит:

время жизни в ухе каждого

с разной скоростью журчит.

218

Есть люди редкого разлива,

у них и мужество – отдельное:

являть, не пряча боязливо,

живое чувство неподдельное.

219

Даже наш суровый век

полноту ничуть не судит:

если славный человек,

пусть его побольше будет.

220

Я ощутил сегодня снова —

так были споры горячи, —

что в нас помимо кровяного

есть и давление мочи.

221

Есть люди с тяжкими кручинами,

они не видны в общей массе,

но чувствуют себя мужчинами

не возле бабы, а при кассе.

222

Тернистый путь к деньгам и власти

всегда лежит через тоннель,

откуда лица блядской масти

легко выходят на панель.

223

Желанье тёмное и страстное

в любом хоть раз, но шевелилось:

уйти пешком в такое странствие,

чтоб чувство жизни оживилось.

224

От неких лиц не жду хорошего —

они, как язвой, тайно мучимы,

что были круто недоношены,

а после – крепко недоучены.

225

Блажен любой, кто образован;

я восхищался многократно,

как дух у них организован

и фарширован аккуратно.

226

Хочу богатством насладиться

не для покоя и приятства,

а чтобы лично убедиться,

что нету счастья от богатства.

227

Я за умеренную плату —

за двести грамм и колбасу —

иду к себе в ума палату

и, пыль обдув, совет несу.

228

Заранее я знаю о соседе,

в вагоне оказавшемся бок о бок:

дежурное меню в такой беседе —

истории наёбов и поёбок.

229

Новых мифов нынче много,

личной жажде сообразно

кто-то всуе ищет Бога,

кто-то – общего оргазма.

230

Гуманность волнительным кружевом

окутала быт наших лет:

наружу выходят с оружием

и плачутся в бронежилет.

231

Травя домашних насекомых,

совсем не вредных и не злых,