Игорь Губерман: Гарики предпоследние

играет нашими со скуки.

298

Мне кажется, что смутное брожение,

тревогой расползаясь неуёмной,

большое обещает извержение

скопившейся по миру злобы тёмной.

299

Моей мужицкой сути естество,

чувствительную совесть не колыша,

глухое ощущает торжество,

о праведном возмездии услыша.

300

Если б человеку довелось,

пользуясь успехами прогресса,

как-то ухватить земную ось —

он её согнёт из интереса.

301

Пока не уснёшь, из былого

упрямо сочится звучание,

доносится каждое слово,

и слышится даже молчание.

302

Алкающим света мужчинам,

духовных высот верхолазам

в дороге к незримым вершинам

обузой становится разум.

303

Я понял, роясь в мире личном

и наблюдая свой интим,

что не дано сполна постичь нам,

чего от жизни мы хотим.

304

Початый век уму неведом,

и всуе тужится наука,

но стойкость к самым лютым бедам

хотел бы видеть я у внука.

305

С такой осанкой – чисто лебеди

(и белоснежность поразительна) —

по жизни мне встречались нелюди,

что красота мне подозрительна.

306

Не то чтобы одно сплошное свинство

цвело везде туземно и приблудно,

однако же большое сукинсынство

творится потаённо и прилюдно.

307

Забавно мне, что время увядания

скукоживает нас весьма непросто,

чертами благородного страдания

то суку наделяя, то прохвоста.

308

Слежу с неослабным вниманием,

как ровно журчат за столом

живые обмены незнанием

и вялым душевным теплом.

309

Я верю аргументу, постулату,

гипотезе, идее, доказательству,

но более всего я верю блату,

который возникает по приятельству.

310

Порою встречаюсь я с мудростью чистой,

её глубина мне близка и видна,

однако для жизни, крутой и гавнистой,

она бесполезна и даже вредна.

311

Вся беда разве в том, что творится вовне?

Это вряд ли, ведь было и хуже.

Просто смутное время клубится во мне,

крася в чёрное всё, что снаружи.

312

Судьба у большинства – холмы и сопки,

в ней очень редки скалы или горы,

зато у всех у нас на пятой стопке —

о кручах и вершинах разговоры.

313

Только выйдя, ещё на пороге,

при любых переменах погоды

ощущаю я токи тревоги,

предваряющей смутные годы.

314

Ровесник мой душой уныл

и прозябает в мудрой хмурости,

зато блажен, кто сохранил

в себе остатки юной дурости.

315

Везде, где все несутся впрыть, —

моя незримая граница:

решая, быть или не быть,

я выбрал быть, но сторониться.

316

Давая вслух оценки фактам,

полезно помнить каждой личности,

что такт ума с душевным тактом —

две очень разные тактичности.

317

Я не боюсь дурного слуха,

не страшно мне плохое мнение,

поскольку слушаю вполуха

и мне противно вдвое менее.

318

Слова пусты, напрасны знаки

и всуе предостережения,

когда подземный дух клоаки

созрел для самовыражения.

319

Мы к житейской приучены стуже,

в нас от ветра и тьмы непроглядной

проступила внутри и снаружи

узловатость лозы виноградной.

320

Мы не знаем хотя ни бельмеса,

как устроены разумы наши,

только разум крутого замеса

мы легко отличаем от каши.

321

Сегодня мания лечения —

почти повсюдный вид недуга,

творят искусные мучения

душа и тело друг для друга.

322

В мире много всякого всего,

надобны ухватка и замашка,

каждый – повар счастья своего,

только подобрать продукты тяжко.

323

Хотя окрестная история

творит судьбе немало хамства,

но личной жизни траектория —

рисунок личного упрямства.

324

Больших умов сижу промеж

и жду с надеждой весть благую,

но в каждой мысли вижу плешь,

а то и лысину нагую.

325

Не знаю в жизни я плачевней,

чем то мгновение в пути,

когда любуешься харчевней,

а внутрь – не на что войти.

326

Я с русской речью так повязан,

любя её ручьи и реки,

что я по трём порою фразам

судить могу о человеке.

327

Поскольку мы в рутинном быте

к волненьям склонны гомерическим,

то в нём достаточно событий,

равновеликих историческим.

328

Забрать меня в жестокие тиски

ещё покуда хвори не полезли,

а приступы беспочвенной тоски —

естественность пожизненной болезни.

329

Обживая различные страны,

если выпало так по судьбе,

мы сначала их жителям странны,

а чуть позже мы странны себе.

330

Мои греховные уста

в порывах радости и страсти

лобзали разные места