Андрей Шумеляк - Веллоэнс. Книга первая. Восхождение

– Зачем мне туда идти? Что-то случилось?

– Ты молод и силен, – Старый Дон поправил пенсне, – кроме того, в твоих

глазах светится ум, явно превосходящий возраст. Ты можешь многого достичь… но

в ином месте. Деревня полюбила тебя, как одного из нас. Но канон…

Будет лучше, если ты сможешь стать кем-то, а не прожить всю жизнь на одном

месте, закопав свои умения. Пока нет возлюбленной и детей, можно увидеть мир, что-то сделать для него. Ты помог нам с урожаем – это уже многое. Но держать

тебя здесь ради нашей выгоды – значит, закопать твои таланты в крестьянской

судьбине, а это в высшей степени нечестно.

В комнате зависло напряжение. Роуэльд спокойно попивал чай, Авенир сидел, перекатывая по столу цветастый пряник.

Дон понимающе потрепал юношу по плечу:

– Можешь не отвечать сразу. Подумай. Решение придет изнутри и всякие

колебания исчезнут. Твой возраст – время окольничества по нашему канону. После

службы можешь вернуться.

Старик взял трость и неспешно поднялся:

– Как говорили древние: «назначь стезю ноге и путь твой да будет прямым».

До встречи, друзья мои.

Мужчина накинул плащ и, не оглядываясь, вышел из старостата.

Роуэльд с Авениром остались сидеть за столом, время от времени поднося ко

рту чашки с горячей ароматной жидкостью. Для юноши путешествие грозит чем-то

страшным, неизведанным. Только перестал просыпаться в холодном поту после

побега, только приспособился к деревенской жизни, только подправил дом, только, только, только… Не нравились ему эти «только». Будто кто-то настойчиво

подталкивает вперёд, не дает остановиться, передохнуть, понять – что, где и как.

Староста терпеливо ждал. Для Авенира это предложение непонятно, как

беспричинная пощечина от любимой – страсть это или ненависть, а жжёт

одинаково. Роуэльд на своем веку повидал многое и над подобным вопросом даже

не раздумывал бы. Юноша поднял глаза:

– А что вы мне посоветуете?

– Глинтлей – это место возможностей. И опасностей. – Старик пощипал

бороду. – Тебе придется использовать всю сноровку. Коли извернешься, займешь

достойное место. Советовать? Не мое это дело – брать на себя ответственность за

чужую судьбу. Если б у меня была возможность вернуть молодые годы, не

раздумывая, покинул деревню. У тебя есть выбор, в наше время такой радости

Фортуний не принес…

– Вы о чем? – Авенир приподнял бровь.

– Ты слыхивал, что Старый Дон зовет меня художником? Я в ответ звал его

корягой, но слишком уж ему досадно было, – Роуэльд ухмыльнулся, в голосе

мелькнула нотка грусти. – Когда я был твоего возраста – то бишь полста лет назад, вместо разбитой прогнившей деревни здесь стоял красивый городок, Лиополь. Я

тогда управлял знатной живописной. Раскрашивал по заказу комнаты, рисовал

картины, изготовлял краски и масла, обучал подмастерьев и знатный люд. Мне это

нравилось. Приступало время окольничества – каждый из общины его проходит.

Два года, чтобы мир посмотреть, себя показать и выбрать – вернутся в Лиополь, или выйти из общины в мир иноверцев. Я рвался отсюда – мнил лет эдак через пять

стать художником при Глинтлейском дворе. Но, увы, мечтам не суждено было

сбыться.

На город налетели джунгары – свирепые воины, полулюди-полузвери. Почто

они покинули степь? Никто не знает. В течение четырех лет они набегали на

Лиополь и соседние деревни, сжигали дома, убивали без разбору. Нужно было

предпринять что-то для спасения, и я возглавил горстку выживших. Старый Дон

был окольником, отслужил в Глинтлейской страже и мнил себя в будущем

стоначальником, храбрым воином и мудрым стратегом. Он обещал защитить

общину. После битвы его вытащили из руин кожевни в полумертвом состоянии – с

переломанной ногой и без двух пальцев на левой руке. Спрятались вот в этом

самом здании. Оно единственное уцелело после всех тех времен. Никто бы и не

подумал, что забытый всеми, залепленный грязью коровник – на самом деле

заколдованная крепость. Сколько свиномордые не пытались взять нас – таранами, поджогами, даже валунами закидывали – на доме лишь царапины. И, странное дело

– и те исчезали! Как будто дом этот, как живое существо, которое само себя лечит.

Осада прошла, мы же еще полтора месяца отсиживались – благо, погреб и нужник

здесь безмерны. Когда вышли на свет, увидели, что все уничтожено.

Роуэльд затих, провалился в воспоминания. Потом вдруг встрепенулся: