Андрей Рябов - Полудёнка

Глава восьмая

…Проснулся Софронов разом, как от толчка под ребра. Вокруг царил непроглядный мрак, лунный диск давно уполз за тучи, где-то рядом спокойно посапывала мамонтиха. Поеживаясь от предутреннего холода, Софронов сел и хотел было достать зажигалку, чтобы взглянуть на часы, но его остановил глубокий и сильный мужской голос:

– Не нужно света, Софрон, он сейчас абсолютно лишний. Ты не бойся меня. Во всяком случае, пока. Страх иррационален и мешает адекватно оценивать происходящее.

Вздрогнув, Софронов нашел в себе силы достаточно спокойно спросить:

– Ты кто? Чего нужно?

Тьма усмехнулась.

– Да ты же и сам догадываешься. Впрочем, я готов соблюсти правила приличия. Этикет, так сказать. Хотя, согласись, здесь и сейчас это выглядит по меньшей мере абсурдно. Итак, позволь представиться – в этих местах меня знают как Мануйлу. Уверен, что обо мне много рассказывала вот эта глупая зверушка. Нет-нет, ты не беспокойся, она жива-здорова, просто крепко спит. Я знал, что она не устоит против искушения, а потому кое-что добавил в те мухоморчики, что она сожрала у родника, – в бесстрастном поначалу голосе Тьмы промелькнули нотки злобы.

– Но давай перейдем ближе к делу. Понимаю, что у тебя найдется ко мне немало вопросов, вот только я не вижу причин, по которым я должен тратить на них свое время. Логично?

За ответом Софронов в карман никогда не лез, отчего в юности бил бит неоднократно и сильно. Не удержался и на этот раз:

– Судя по излишней многословности, в могиле ты соскучился по общению?

Сделав паузу, Мануйла протянул:

– Ну-ну, молодец. Твой скальп займет достойное место в моей коллекции. Итак, продолжим. Вины твои велики – ты не послушал доброго совета своего друга Сайнахова. Кроме того, ты по собственной глупости привязался к этой мохнатой твари. И, наконец, последнее: ты зачем-то упорно идешь ко мне домой, хотя я тебя в гости не звал. Заметь: даже одной из этих причин вполне достаточно, чтобы я приказал сварить тебя заживо. Варварство, конечно, но на зрителей действует чрезвычайно впечатляюще. Впрочем, есть у тебя передо мной и одна несомненная заслуга: ты открыл дверь моей темницы, хотя даже не подозревал об этом.

Удивительно, но Софронов ничуточки не паниковал. Да, ему было жутко, спину то и дело окатывали горячие волны страха, но одновременно душу распирал странный восторг. Похожие чувства он испытал однажды, когда катался на «американских горках», которые весь мир называет «русскими»…

Он довольно спокойно спросил:

– И что ты намерен сделать с ключом, который без спросу лезет в твою дверь?

Мануйла ответил с видимым одобрением:

– Хвалю. Не каждый смертный способен демонстрировать хотя бы такие зачатки юмора в данной ситуации. Что сделаю? Видят боги – не знаю. Ты мне нравишься, Софрон. Потому до сих пор и не приказал убрать тебя, видишь, даже решил лично познакомиться. Всегда был убежден, что умные…, – он слегка запнулся, – существа могут договориться. Неужели с веками я становлюсь сентиментальным? Я поразмышляю над этим феноменом на досуге. И в качестве жеста доброй воли я даже готов немного удовлетворить твое любопытство. Спрашивай.

Казалось, вопросы сами зарождались в голове Софронова. Он задавал их быстро и четко:

– Что ты хочешь?

– Порядка. Могущества. Свободы. Давай-давай, не стесняйся.

– Твои действия принесут вред людям?

– Это становится забавным… Да, кому-то принесут вред, кому-то – пользу. Как и все остальное и в этом, и во всех других мирах. Скажи, вот ты можешь поклясться, что на своей работе приносишь всем одно только добро? А врач, отрезающий гангренозную ногу, дарит одни только улыбки? Коллектор, выбивающий чужие долги? Журналист, пишущий хвалебные оды заворовавшемуся мэру? Милый мой, законы хаоса, из которого сотворена Вселенная, настолько сложны и многогранны, что монохромное видение мира, столь характерное, например, для вашей ортодоксальной христианской религии, просто смешно. Приведу простой пример. Помнишь, как в детстве ты утопил жалкого, беззащитного котенка?

Софронов помнил. Будучи воспитанным в благополучной семье и добропорядочной еще почти советской школе, на идеалах добра и справедливости, примерах деда Мазая и кота Леопольда, он с молоком матери впитал и все интеллигентские комплексы, одним из которых является знаменитая дилемма «…тварь я дрожащая или право имею?» И вот чтобы раз и навсегда разрубить гордиев узел всех внутренних метаний, борений и противоречий, однажды Софронов привязал кирпич к шее грязного бродячего котенка и бросил его в котлован с водой. А потом сквозь застилающие глаза слезы смотрел на то, как дергается в прозрачной глуби щупленькое котячье тельце…