Галина Чернецкая - Отбор Василия Блаженного

– Может быть, если бы ты замолвил словечко, я бы могла продолжить…

– Я думаю, тебе это не надо.

– А если надо?

– Нет.

Голос батюшки стал твердым, и я поняла, что спорить с ним бесполезно. По крайней мере не сейчас. Он уже видит меня счастливой женой, окруженной ватагой детишек.

И я решила, что отважу всех претендентов на мою руку (тут я мысленно хмыкнула) и сердце.

И тогда не останется никакого другого пути, кроме как разрешить мне вернуться в армию.

***

На следующий день я воспользовалась разрешением от батюшки, взяла Лушку, Захара и Матрену и отправилась на ярмарку. Захар запряг возок, Лушка помогла мне сделать прическу.

– Вот, у вороного на конюшне отрезала, пока Прокл не видел. – Гордая собой Лушка размахивала пуком волос, прикладывая их ко мне так и сяк.

Я мрачно рассмотрела свое отражение в зеркале, а после решительно развернулась на стуле.

– Барышня красавица. – Прощебетала Лушка.

Слава Богу она сегодня не стала лепить мне капустные листы на лицо. Но зато конским хвостом трясла с полной решимостью спасти мою честь.

– Знаешь, – решила я, – давай косынку наденем и все. А волосы просто подколи. Оставим этот способ для бала.

– А будет бал? – С придыханием спросила девка.

– Ничему уже не удивлюсь. – Пробормотала я.

В итоге мы сошлись на скромном платье в цветочек и косынке, которую Лушка повязала поверх скрученных на затылке волос. Я решительно поднялась и скомандовала ехать. Никакая длинная коса не смогла бы добавить мне очарования.

В возке порядком трясло. Захар удобно устроился на козлах, мы с Лушкой таращились по сторонам, а вот Матрена сомлела.

– А не тяжелая ли ты?

Матрена пожала плечами, прижимая платок ко рту.

Отношение дворовых к Матрене было странным. С одной стороны, она вроде бы стала ближе к благородным, после благословленного брака, с другой, она вышла из низов и теперь крестьяне ее за это недолюбливали. Так что в целом сторонились ее и те и другие. Навряд ли ее жизнь оттого стала легче.

«Кто слишком высокого поднялся, тому будет больно падать».

– Все хорошо, барышня. Укачало просто.

Но я все равно велела Захару принести водицы колодезной.

Обращение «барышня» меня раздражало, но девки слушали и после вновь сбивались на привычное им обращение, и лишь Захар обращался так, как положено и как привык.

На ярмарке было скучно. Плясали пара скоморохов, которым подыгрывал на гуслях седой дед с унылыми усами. Перед помостом, где они разыгрывали свое нехитрое представление остановились пара крестьян, которые переминались и хлопали, не попадая в такт.

Мы посмотрели представление, купили петушков на палочках, но своего я отдала Матрене, которая как раз искренне наслаждалась прогулкой. Лушка бойко торговалась в одежной лавке, уговорила меня купить лент для волос и отрез ткани на платье, обещая смастерить мне такой наряд, что все столичные дамочки удавятся от зависти.

– Вы же барышня страсть какая красивая, вам надобно ленту ярку в волосы, да капустки побольше.

Я зарычала.

– А лицо можно навозом мазать. – Бесхитростно посоветовала Матрена.

– От веснушек это средство, дурища.

– Сама клуша, навоз кожу отбелит. Будет прозрачная, аж жилки будет видно.

– И по запаху легко найти. – Заметил Захар.

На него шикнули.

– Никакой капусты и навоза. – Рыкнула я.

– Я вам вот, крендель с маком купил.

Я послушно взяла крендель, удерживая его правой рукой, а обрубком левой попыталась поправить съехавший с головы платок. В этот момент на меня налетел высокий мужик.

– Че встала, корова.

– От борова слышу. – Отмахнулась я.

– Как ты с помещиком разговариваешь, шваль безродная?

Мужик был бородат, с солидным брюшком и непомерно пьян. Позади него переминались с ноги на ногу пара слуг. Один даже попытался поддержать своего барина, или же предостеречь, но тот отмахнулся так, что слуга не устоял на ногах и шлепнулся в дорожную пыль.

– Во-первых, очень даже родная. – Спокойно заметила я.

– В пояс мне кланяйся, я сам помещик Нехлюбов.

– О, соседушка. – Протянула я. Силой впихнула крендель испуганно округлившей рот Лушке и завела руку за спину.

– Какой я тебе сосед, голытьба подзаборная.

Он покачнулся и взглянул мне в лицо.

– Етить, ты уродина. Ладно, раз тебя так кто-то разделал, так и быть, прощаю.

– Ты меня прощаешь? – Прошипела я, мгновенно утратив благодушие. Рука нащупала лишь пустоту в том месте, где я привыкла чувствовать привычную тяжесть пистолетов. Сабли на боку тоже не оказалось и это было непривычно.