Владимир Васильев - Душа нежити. Подплащерье 1

Впрочем, я шучу. Я и заходил, и спрашивал. Меня внимательно выслушали, но посоветовали только упокоить нежить. Тем более, я сам уже выяснил, что душу она, наверное, сохранит. Так чего мне еще надо? Все-таки посмотреть на нее, черная у нее душа или белая? А зачем? На божественном суде разберутся. Так может ей можно пожить еще на земле, если она и не черная вовсе? Нет! Нежити на земле не место! Никакой.

Надо было поискать храм с более покладистыми, готовыми к компромиссу жрецами, которые сначала попробуют хотя бы спросить своего бога, прежде чем отказывать мне в помощи.

Теперь я осматривал белоснежный храм, стоя на углу широкой, не менее полусотни ярдов, площади. С противоположной от святилища стороны раскинулись торговые ряды и стояло не менее полудюжины трактиров на разные кошельки. Ближайший городок краснел черепичными крышами на другом берегу реки, за горбатым и замшелым мостом.

Небольшая стайка бедно одетых паломников жалась под высокими деревьями и с ужасом посматривала в сторону торговых рядов. Я подгадал к великому празднику, Дню Пресветлой Богини Справедливости Челизии. По этому случаю напротив храма шла разнузданная гулянка аж с самого утра. Вино, пиво и крепкие настойки лились рекой. Кто-то горланил песни. И рожи вокруг сверкали как на подбор. По этому виселица плачет, а по тому каторга.

Похоже, эта богиня как-то уж слишком покладиста! С минуты на минуту, с полуденным ударом часов на ратуше городка, ожидалось явление верховного жреца и начало торжественного богослужения.

Пока на площадь никто не совался, кроме нескольких тел, которые похоже уже не видя ничего перед собой от перепоя, сумели прошагать несколько ярдов к сияющему храму, но обессилили, и теперь замерли живописными кляксами на тесаной брусчатке. Но до жертв любви к богине никому не было дела.

– Ты з-знаешь, как я страдал в д-детстве? – еле ворочал языком, размазывая пьяные слезы по ряхе размером с задницу тролля, остро воняющий детина в десятке ярдах от меня. – Нет! Ты н-не знаешь ниичаво. А т-теперь наш атаман с-сказал, что надо десятину б-богине жертвовать. Эт-то если со жмурами д-дело было. А если без крови, то д-двадцатую. И н-нам м-место в раю обеспечено! Это с-справедливо? С-справедливо! Наша б-богиня. С пониманием!

Его собеседник что-то мычал в ответ, но за другими голосами было не разобрать. Сейчас как раз стихийно зарождалась уже третья попытка затянуть божественный гимн. Но гимн как-то плохо вязался с пьяным хором, и получалось только многоголосое завывание.

Я краем глаза осмотрел расставленные на телегах и прямо на земле подносы, где среди кое-как вытертых остатков жратвы были насыпаны горки монет и различных украшений. Кольца, серьги, браслеты, цепи, посуда и так далее. На некоторых вещичках я, кажется, рассмотрел пятна крови.

Я уже подумывал развернуться и уйти, но тут начали бить часы на ратуше. С первым ударом, рядом с главными воротами храма открылась дверь поменьше, и из нее важно вышел толстый жрец в белоснежном хитоне из ослепительно сияющего на солнце шелка. С блеском ткани успешно конкурировали крупные драгоценные камни, которыми было щедро расшито одеяние. Я стоял в стороне, и мне было хорошо видно, как еще с полдюжины жрецов выстраивали процессию под боковым портиком.

В руке верховный держал посох из чистого золота. По крайней мере, переставлял он его с трудом. Навершие украшал рубин размером с кулак.

Жрец величественно доковылял до середины крыльца и начал толкать речь:

– О, Великая Светозарная Челизия! Приди и узри праздник в твою честь!

Главные ворота храма с грохотом распахнулись от мощнейшего пинка. В темном проеме стояла огромная тетка в бордовом обтягивающем брючном костюме с бешено выпученными глазами.

Мгновенно настала мертвая тишина, только мерно, как метроном, икал какой-то пропойца. Богиня сделала шаг вперед и схватилась за золотой посох. Жрец, смотревший на нее в ужасе, начал медленно оседать на колени. Но не успел. Женщина приподняла ногу и легко пнула его в грудь. Затем резко взмахнула посохом и опустила его на голову верховного. Бросила посох в начавшую растекаться лужу крови и совершенно невменяемыми взглядом провела по толпе на другом конце площади.

Секунда, другая, и над обжорными рядами начал раскручиваться белоснежный вихрь. Бандиты и примкнувшие начали понимать, что сейчас что-то будет и сделали попытку разбежаться.

Не успели, конечно. Раздался грохот и резкий треск. Из вихря ударили сотни тонких и хищных молний. Досталось всем. И не по разу. Толпа разразилась многоголосыми воплями и визгом. Резко запахло жаренным мясом.