Леонид Зайцев: Пожиратель сюжетов

– Теперь о внешней, скажем так, неопрятности, – продолжал тем временем разглагольствовать Муз. – Я не могу видеть, каким представляюсь тебе. Но из твоих слов уяснил, что зрелище это малопривлекательное.

– Уж поверь мне.

– Ты тоже не розами сейчас пахнешь.

– За себя говори, – огрызнулся Валера.

– А что я? – развёл руками грек. – Всё по той же схеме.

– Таким грязным я представляю своё вдохновение?

– Вспомни, как ещё час назад ты рассуждал об отсутствии у тебя таланта, как проклинал своё пьянство и лишнюю рюмку «бехеровки». Правда, вернее станет проклинать шесть «лишних» рюмок. А бардак в квартире? А эти макароны, пригоревшие к сковородке? Кстати, её теперь придётся выкинуть, а другой у тебя нет. А липкие пятна на ламинате? Ого! Да ты не только в себя опрокидывал, оказывается!

– Прекрати! – взмолился Козорезов.

– Но, ты же хотел знать, от чего твоя муза выглядит грязным оборванцем. Между прочим, чтоб ты знал, я у тебя не первый! Предыдущая муза по вышеупомянутым причинам от тебя сбежала.

– Как сбежала?

– Ножки отрастила и сбежала, – Муз был безжалостен. – Помнишь, как ты год не мог даже захудалого рассказика накропать?

Он помнил. Жуткий год. Бесплодные попытки написать хоть что-то, оканчивавшиеся очередной кучей смятой и изорванной бумаги, а следом очередным запоем. Чтобы хоть как-то выжить, он сочинял тогда идиотские четверостишия для одной фирмы, выпускавшей поздравительные открытки: «С Днём Рожденья поздравляем, жить тебе сто двадцать лет, и здоровья пожелаем… тра-та-та…» и полный бред. Работу эту ему из жалости подбросил редактор одного журнала, где когда-то он начинал печататься. Платили пятьдесят долларов за стишок, но заказов было немного – четыре-пять в месяц. Чтобы хватало хотя бы на заварную китайскую лапшу и дешёвую водку, он тогда перестал платить комуналку, и всё равно залез в долги по самые уши. Пришлось брать кредит в банке под кошмарные проценты, по которому, надо заметить, он выплачивал до сих пор.

А теперь ещё и сюжет, обещавший под пером Козорезова превратиться в шедевр, стать бестселлером и мгновенно вывести своего создателя из нищеты снова в люди, исчез, сбежал, как соседские римляне со своим гладиатором. Валера чуть не заплакал от обиды на судьбу, снявшую его дуплетом прямо на взлёте.

– Вопросы по внешнему виду ещё остались? – поинтересовался Муз.

– Мне бы самому в душ, – промямлил в ответ писатель, – и побриться.

– Это дело, – одобрил грек. – И не раскисай. Хватит бить себя ушами по щекам. Подумай о том, что не ты один обворован. Через день-два слезами авторов можно будет Мёртвое море заполнить обратно до уровня мирового океана. Жаль только, что они не знают, на кого им теперь надо молиться.

– На кого?

– Да на тебя!

Это прозвучало столь неожиданно, что Валера как-то даже забыл про душ. Не то, чтобы он передумал мыться, но и торопиться с этим не стал. Он уже не первый раз обратил внимание, что гость своими многословными монологами и неожиданными репликами постоянно, как говорится, выбивает его из седла, едва он снова в это самое седло забирается.

– Что, не ожидал? – подмигнул ему Муз.

– А с чего им такими глупостями заниматься? – в ожидании какого-то подвоха осторожно поинтересовался Валера.

– Ты же согласен со мной, что надо что-то делать? – вопросом на вопрос ответил несносный грек.

– Разумеется, надо. А что я могу?

– Да в том-то всё и дело, что только ты и можешь!

– Почему только я?

Муз посмотрел на своего автора с явным подозрением. Так смотрит на вас приятель, решая, а не разыгрываете ли вы его, изображая из себя идиота.

– Значит так, – решительно заявил он, придя, судя по всему, к определённому выводу на счёт мыслительного процесса писателя, – с этого дня и до победы больше ни одной рюмки! А то у тебя явное размягчение мозга наблюдается. Как ты вообще можешь индуцировать гениальные сюжетные повороты, если вокруг себя ни Аида не видишь, Персефону твою за ногу!

– Чего? Чего я не вижу? – резко переходя от полного отчаянья к гневу, почти прокричал в лицо греку Козорезов.

Тот выдержал вспышку автора совершенно спокойно, только головой покачал с нескрываемым разочарованием.

– Дело даже скорее в том, что ты видишь, но в теперешнем своём состоянии не можешь проанализировать, – он изо всех сил старался говорить помягче, как доктор с возбуждённым пациентом, – Ну, подумай, как следует, чем ты сегодня отличаешься от всех прочих писателей, лишившихся своих сюжетов?