Вадим Михайлин - Бобер, выдыхай! Заметки о советском анекдоте и об источниках анекдотической традиции

Анекдоты про червя по структуре удивительно однообразны — и трагичны в самом прямом, античном смысле этого слова. Червяк, который, в отличие от блохи, неизменно начинает свой сюжет в позитивном ключе — либо же, столкнувшись с препятствием, находит простое и логичное решение, в перебивающем скрипте оказывается фигурантом некой экзистенциальной драмы, исход которой от него не зависит.

Подползает червяк к рельсам на железной дороге. Потыкался, посмотрел наверх и говорит (исполнитель назидательно поднимает вверх указательный палец): «Умный в гору не пойдет! Умный гору обойдет…»

Ползет червяк через рельсу, поезд его, натурально, пополам. Он приходит в себя, разворачивается: «Эй, жопа? Ты там цела?» — «Это еще вопрос, кто теперь жопа!»

Весна, тишина, и вдруг из-под земли (исполнитель производит губами звук откупорившейся бутылки): «Пппах!» — выныривает червяк. Смотрит вокруг. (Исполнитель радостно смотрит вверх): «Ой, солнышко! (Исполнитель радостно смотрит направо): Ой, березки! (Исполнитель радостно смотрит налево): Ой, речка!» И тут прямо перед ним из-под земли опять: «Пппах!» (исполнитель радостно смотрит прямо перед собой) — высовывается еще один червяк. Первый: «Ой, здравствуй, товарищ!» (Исполнитель не по-хорошему прищуривается и резко меняет тон на мизантропическое ворчание): «Дебил, я твоя жопа!»

Подползает к червячихе червячоныш и спрашивает: «Мам, а где папа?» — «Да он еще с утра с мужиками на рыбалку ушел».

Пришел мужик на рыбалку, наживил, забросил, сел. Сидит, хорошо, тихо. Птички поют, вода журчит. И вдруг поплавок камнем под воду — р-раз! Мужик удочку — дерг! А там на крючке червяк сидит (исполнитель обхватывает руками воображаемый крючок, вытаращивает глаза и в панике кричит): «Мужик, ты охерел? Меня там чуть не сожрали!»

При всей внешней простоте сюжетной схемы, червяк — едва ли не самый сложный персонаж зооморфной анекдотической традиции. Это протагонист, постоянно беседующий сам с собой и поверяющий собственным существованием онтологический статус твари господней. Напомню, что именно с червем сравнивает человека Вильдад Савхеянин в Книге Иова, обозначая то место, которое тот занимает пред лицем Божьим [85]. Понятно, что Книга Иова не была настольным чтением подавляющего большинства тех людей, которые придумывали, травили и слушали анекдоты в позднем СССР. Как не были они в массе своей и поклонниками Гавриила Романовича Державина, чья ода «Бог» насквозь построена на отсылках к Книге Иова. Но вот в чем можно быть уверенным на сто процентов, так это в том, что едва ли не каждый советский человек посмотрел в 1979 году трехсерийный телефильм Михаила Швейцера «Маленькие трагедии», в котором державинская строка «Я царь — я раб — я червь — я бог!» не просто вынесена в эпиграф, но доминирует в кадре на протяжении шести секунд, разбитая на ритмически сменяющие друг друга короткие фразы и наложенная на первые аккорды симфонической поэмы Рихарда Штрауса «Так говорил Заратустра».

Анекдотическая трактовка делает из червя не просто абстрактный библейский символ персти земной, но предельно конкретизирует этот образ и превращает червя в alter ego того самого «маленького человека» реалистической традиции XIX века, на котором буквально помешалась советская школа, и к чьим маленьким трагедиям каждого из граждан СССР научили относиться с пониманием. Но только теперь это маленький советский человек, вынужденный быть оптимистом просто потому, что родился в самой лучшей и передовой стране мира, но постоянно натыкающийся на экзистенциальные тупики. Чтобы все эти параллели не показались излишне натянутыми, приведу еще один анекдот, который в предельно наглядной и жесткой форме иллюстрирует социально-политический аспект этой темы.

Вылезают из навозной кучи на свежий воздух два червяка, отец и сын. Сын оглядывается вокруг и спрашивает (исполнитель имитирует инфантильномультяшную и зад орно-оптимистическую манеру речи в духе Клары Румяновой): «Папа, а что это за волшебные фонтаны, коричневые и зеленые, что растут прямо из земли?» — «Это деревья, сынок. Помнишь, я рассказывал тебе о них?» — «А что это за чудесная голубая лента лежит на земле вдалеке?» — «Там течет речка, я тебе про нее тоже рассказывал». — «А что это за роскошные душистые сферы, алые и зеленые, что лежат на зеленой траве?» — «Это яблоки, они упали с яблонь». — «Папа, папа, а почему мы не живем на берегу реки, среди деревьев и яблок, а живем в этой куче говна?» (Исполнитель вздыхает и переходит на натужно-задушевную интонацию): «Видишь ли, сынок, есть такое слово — Родина…»