В этом плане попугай занимает совершенно особое место — как единственный анекдотический персонаж, чья способность говорить на человеческих языках является частью объективной реальности. Этой особенностью объясняется и тот достаточно узкий набор характеристик, который свойствен попугаю в советском анекдоте. Во-первых, он — воплощение голоса как такового:
Забирается в квартиру вор. Дверь за собой запер, на всякий случай цепочку накинул. Обувь снял, то-оолько по нычкам полез, сзади голос: «А Кеша все видит!» Оборачивается — р-рраз фонариком! А там в углу попугай в клетке сидит. (Исполнитель изображает вздох облегчения): «Ф-ффухх, чучело сраное. Как ты меня напугал». — «А Кеша не попугай…» (В голосе у исполнителя появляются злорадные ноты). — «А кто?» — «Кеша — ротвейлер…» Имя, которое вор в этом сюжете автоматически принимает за имя попугая, четко отсылает к мультипликационному прототексту: это мультсериал «Возвращение блудного попугая» Валентина Караваева и Александра Давыдова; в советскую эпоху режиссеры успели снять три выпуска (1984, 1987, 1988). Впрочем, анекдоты о попугаях в отечественном обиходе появились несколько ранее середины восьмидесятых, что выводит нас на другой возможный прототип — на другой мультсериал, на «Боцмана и попугая» Михаила Каменецкого (пять выпусков с 1982 по 1986 год), в котором, как и в «Блудном попугае», действие строится на общении попугая с людьми и на специфических формах вписанности этой птицы в сугубо человеческую жизнь. Уточнение это немаловажное, потому что в качестве действующего лица попугай появлялся уже и в конце 1970-х годов, но в очень специфических контекстах, отсылающих к третьему мультсериалу, «38 попугаев» Ивана Уфимцева (10 выпусков начиная с 1976 года). Однако в этих анекдотах, как и в мультфильмах, попугай общается только с другими животными, а действие происходит в лесу — так что, по сути, мы имеем дело с двумя разными традициями.
Вторая базовая характеристика анекдотического попугая как протагониста, а не как самого бледного из четверки мультипликационных персонажей (мартышка, удав, слоненок и попугай), помимо способности говорить человеческим голосом не только в анекдоте, но и в обыденной жизни, — это черта, которую древние греки назвали бы хюбрисом: запредельная наглость, связанная с неизменной наклонностью нарушать границы дозволенного. Заходит в зоомагазин интеллигентная старушка: «Скажите, а это у вас в клетке — попугай? А он хоть говорить-то умеет?» Попугай (исполнитель лениво поднимает глаза и этак небрежно роняет скрипучим голосом): «Я-то умею… А вот ты, чучелка, летать, часом, не обучена?»
Купил мужик попугая. Оказался ебливый. Канарейку трахнул, кошку трахнул, все шапки перетрахал, начал уже на мужика как-то заинтересованно поглядывать. Ну, мужик поймал его и в морозилку сунул, чтобы охолонул. Налил себе стопочку, пельмешек отварил, пошел телевизор смотреть. И заснул. Просыпается под утро, думает — бля-яя…. Птичке-то кирдык. Бежит на кухню, открывает холодильник, а там попугай весь в поту, хохол набок, перья мокрые. Мужик: «Ты как?» (Исполнитель тяжело дышит и смотрит на воображаемого хозяина глазами передовика, отпахавшего три смены): «Ты чо, мужик, меня за экстремала, что ли, держишь? Пока я этой твоей курице ноги раздвинул…» Границы между разными социальными пространствами и поведенческими нормами анекдотический попугай разрушает даже тогда, когда сам этого не хочет, — просто потому, что сам их не замечает: Решил мужик дочке на день рождения купить птичку. Приходит в зоомагазин, а там один попугай. «А что, больше ничего не осталось?» — «Все распродали». — «А почему этого никто не взял?» — «Да он раньше на блат-хате гужевался». — «И что, матерится?» — «Да вроде нет…» — «Ладно, беру». Приносит домой, поставил клетку на стол, тряпку сверху кинул, пошел на кухню. Потом жена с работы приходит. Потом дочка с сольфеджио. Смотрит — клетка на столе. Подбегает, тряпку — дерг! А попугай (исполнитель радостно вытаращивает глаза): «Гля, девчонки новые!» Вбегает с кухни жена. Попугай: «И мамку сменили!» Выходит мужик. Попугай (исполнитель удовлетворенно кивает): «Ну хоть клиенты прежние. Здоров, Серега!»
Иногда социальная граница в анекдотах про попугаев проблематизируется «от противного». Вот сугубо интеллигентский анекдот:
Мужик идет по улице, ищет подарок жене на годовщину свадьбы. Думает — принесу кулончик или цепочку — так в прошлом году бижутерию дарил. Подарю духи — так, во-первых, хер достанешь приличных, а во-вторых, в позапрошлом году дарил. Тут видит — зоомагазин и в витрине попугай сидит. Такой красный с зеленым, шикарный, глаз не оторвать. Во, думает. И нестандартно, и яркое пятно в интерьере. Заходит: «А почем у вас вон тот попугай в витрине?» — «Сто рублей». (Исполнитель изображает сомнение): «Чо-т дороговато…» — «Ну он же не просто красавец. Он итальянский знает. И читает пять стихотворений Джакомо Леопарди». — «А вон тот, синий с желтым, почем?» — «Двести». — «Это за что?» — «Ну во-первых, он знает итальянский, английский, французский, немецкий, испанский и иврит. А во-вторых, читает наизусть всего Данте, Гете, Шекспира и Поля Валери». (Исполнитель изображает, что шарит глазами по сторонам.) Мужик думает: нет, блядь, юбилей юбилеем, и птички шикарные, но где столько денег взять при зарплате в сто сорок. Тут смотрит, у дальней стенки сидит попугай такой — серенький, невзрачный, глазки сонные, хвост драный. «Скажите, а вон тот, у стенки, что, сильно дешевле?» (Исполнитель хитро улыбается и машет указательным пальцем): «Э-э-э, нееет… Этот как раз самый дорогой. Пятьсот рублей». — «Это что же он знать такое должен? Что, все языки на свете?» — «Да нет, не знает».
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу