Фаина Раневская - «Муля, не нервируй меня!» Шаржи. Афоризмы. Рисунки

Как бы плохо ни играли в этом сезоне, в следующем обязательно найдется кто-нибудь, кто сыграет еще хуже.

О невыносимом режиссере:

– Нет, он не последняя сволочь, за ним целая очередь.

Люди бывают большие телом и душой. К сожалению, первые встречаются чаще.

Когда Раневскую спрашивали, не жалеет ли, что не смогла взять от жизни много, она возражала:

– Да я не взять от жизни многого не смогла, а отдать ей. Поверьте, понимать, что недодала, тяжелей, чем что не взяла свое.

О талантах и сплетни должны быть талантливые. Хуже нет, когда о личности выдумывают всякую серую чепуху.

О прочитанной книге:

– История сильной личности, конечно, интересна, но куда интересней то, как эта личность стала сильной, особенно если была слабой.

Глупость бывает умственная, а бывает душевная. Вторая опасней.

У человека может быть сколько угодно талантов, но если нет главного таланта – трудиться, все остальные быстро умрут.

– Как прошел спектакль?

– На «ура!».

– Неужели? – сомневается приятельница, зная, что спектакль не очень удачный.

– Зрители кричали «ура!», когда все закончилось.

Бездарности как сорняки – такие же наглые, крепкие и частые. И так же заслоняют солнце талантам.

Мы уже одной ногой в коммунизме. А стоять враскоряк неудобно, потому и не все получается, как надо…

Довженко после расстрела Берии рассказывал, что Берия разрешил ему снимать что угодно при одном условии – в фильме незаметно раскидывай серпики и молоты. «А не будешь этого делать – будешь лес валить…»

Кивает в сторону двух больных:

– Братья…

– Родственники? По отцу или по матери?

– Нет, по диагнозу. А еще по анализам.

Прислушиваясь к зрительному залу:

– Жидкие аплодисменты подобны поносу – одно расстройство и жаловаться неприлично…

Вот когда доживете до моих лет, поймете, что делать это было вовсе незачем.

– Вы не правы. Он очень любит работу…

Собеседник не соглашается:

– Что-то я не замечал этого!

– …он часами может смотреть, как другие работают.

Жизнь вовсе не прожита зря хотя бы потому, что на моих ошибках смогут поучиться. Если бы люди еще учились на чужих ошибках!..

«Капризы» и придирки Раневской перед спектаклем вовсе не были действительно капризами, она панически боялась сыграть плохо, боялась забыть слова, сфальшивить. А ведь Раневской в день премьеры спектакля «Правда – хорошо, а счастье лучше» было уже восемьдесят шесть лет!

Однажды, услышав сказанное себе вслед: «Великая старуха», Раневская резво (насколько возможно) обернулась и поправила говорившую:

– С первым согласна. Со вторым нет!

Чуть подумала и вздохнула:

– Впрочем, и с первым тоже… До величия мне еще играть и играть.

Это не было кокетством, она прекрасно знала цену сделанному, но еще лучше тому, что не сделано.

Три грации нашего театра.

– Этот актер так бездарен, что зрители нас просто освищут! – стонет режиссер.

Раневская «успокаивает»:

– Еще и аплодировать будут.

– За что?!

– Его героя убивают в первом акте. Зрители останутся довольны.

– У Завадского в театре были три сестрицы. Верка Марецкая – ткачиха, я Бабариха, а Орлова хоть Гвидона и не родила, но по заморским странам все время болтается.

– А почему вы-то Бабариха?

– Из-за жопы.

Как заполнить полупустой зал перед спектаклем? Просто пересадить туда со сцены половину актеров.

– Вы счастливый человек? У вас столько поклонников, такая популярность…