М. Нокс - Мафия шутит. Ничего личного – только юмор

Я не хочу платить за чужие ошибки. Только за свои. Я думаю, что сейчас, чтобы научиться – надо сразу идти наверх.

Я желал ее тем местом за небом, где начинаются слезы, тем кусочком горла, где ломающийся голос раскалывает слова.

Женщины и бега опасны даже в отдельности. Вместе они просто гибельны.

Как же я восхищался его жизнью, с ее укусами со всех сторон, с постоянным вызовом правительству, которому ты не нравишься, которое тебя не хочет терпеть, а хочет разрушить все твое, и поэтому ты должен сам себе построить защиту с помощью денег и людей, развертывая вооруженную линию обороны, покупая союзы, патрулируя границы, как бы разделяя себя и его – это государство, своей волей, умом и воинственным духом, и проживать в самой середине этого монстра, в самом его нутре.

Никаких попыток ни с чьей стороны на предмет объяснений, почему все прошло именно так, никогда не было и никто не пытался ничего оправдать. Я это знал и не задавал вопросов.

У нее был премилый голосок и она так смотрела, будто перед ней необозримая даль.

Когда преступление вершится без помех, оно скучно. Очень прибыльно и очень скучно.

Для меня оставалось загадкой, как при всей своей красоте сельская местность может быть такой неуловимо печальной.

Америка – это страна-жонглер, и мы все как-нибудь сможем продержаться в воздухе, причем летая не из руки в руку, но от света к тьме, от ночи к дню…

Закон не Бог придумал. Закон – это общественное мнение. Я вам многое о законе могу рассказать… Закон – это деньги, которые я плачу за него, закон – это мои накладные расходы.

… о репортерах никогда ничего точно неизвестно, о себе они не пишут, они для тебя просто бесплотные существа, навязывающие слова, из которых складываются представления и мнения, себя они не выдают, совсем как фокусники, только жонглирующие словами.

…если ему надо будет узнать что-то от меня, то он узнает это через математику.

В моей маме есть нечто от волшебницы. Она – высокая женщина, выше меня. Она – выше моего отца, судя по фото на бюро в главной комнате, становившейся ее спальней, когда она разбирала диван. Много лет назад она перечеркнула фигуру мужа цветным мелком крест-накрест. А до этого бритвой сцарапала его лицо. Да, да, она делала подобные вещи. Когда я был совсем малым, то думал о всех ковриках мира, что они сделаны из мужских пиджаков и брюк. Она прибила его пиджак на входе гвоздями к полу, как шкуру зверя. Еще у нас в доме всегда стоял запах свечей и пригарков. Вот такая квартира!

Город – это остановка в земноводном путешествии, это место, куда мы вылезаем, покрытые липкой грязью, и едим, и оставляем свои следы, и танцуем, и сбрасываем нашу чешую, прежде чем отправиться в черные горы, где дуют сильные ветры и нет дождей.

Мир в большинстве своем хаотичен и событиен, но каждый случай потенциально пророчит тебе что-то.

Пока в ваших ушах не раздается близкий свист пуль от боя, происходящего на ваших глазах, невозможно понять, как стремительна жизнь. Она в такие секунды превращается в сгусток энергии, никакие законы и правила не действуют.

Деньги – это тоже бумага, и ее место в сортире.

Любители разбавленного виски со льдом хотели от жизни слишком многого и теряли не меньше.

… Видеть того, о ком ты знал только по газетам, уже само по себе поразительно, но увидеть человека, про которого газеты пишут, что он находится в розыске, – это уже почти чудо.

… Закон не Бог придумал. Закон – это общественное мнение. Я вам многое могу о законе рассказать… Закон – это деньги, которые я плачу за него (прим. – за адвоката), закон – это мои накладные расходы. Трепачи могут одно сделать законным, другое – незаконным, все эти судьи, адвокаты, политики – они ведь тоже по-своему мошенничают, только стараются ручки не замарать. Разве их можно уважать? Не советую. Уважайте себя.

Даже преступная деятельность, если видишь ее изнутри, день за днем, выглядит скучной.

… если ты не бегаешь и не прячешься и находишься в розыске, значит, ты можешь заставить людей не видеть себя, а это уже очень серьезное колдовство. Понятно, что это делается помахиванием долларами, махнул долларами – и тебя не видно. Но все равно это тяжелый и опасный фокус, и он может сорваться в самый неподходящий момент.