Дамир Соловьев - Русские писатели и публицисты о русском народе

Сколько ярчайших светочей блистало тогда в Европе сквозь окутывавший ее лицо мрак. Бо́льшая часть познаний, коими гордится сегодня дух человеческий, уже в то время предчувствовалась лучшими умами; характер общества вполне определился, и, вызывая к новой жизни языческую древность, христианский мир обретал не достававшие ему формы прекрасного. Но до нас, отгородившихся своей схизмой, не достигало ничего, что происходило в Европе. Нас не интересовали тамошние великие дела. У нас не было ни тех выдающихся качеств, коими религия одарила современные народы и коими они превосходят древних никак не меньше, чем сии последние готтентотов и лапландцев; ни тех новых сил, обогативших человеческий разум; ни тех нравов, которые, благодаря подчинению духовной власти, из диких и грубых сделались мягкими и умеренными. И когда христианство величественно шествовало предначертанными ее божественным основателем путями, увлекая за собой одно поколение за другим, мы, несмотря на наше звание христиан, сидели недвижимо. Пока происходила перестройка всего мира, ничего у нас не воздвиглось, мы спали в наших жалких, крытых соломой лачугах. Словом, новые судьбы рода человеческого совершались не для нас. Плод христианства не нам, христианам, был предназначен. <���…>

Но вы скажете мне, что мы все-таки христиане, что разве нельзя цивилизоваться на какой-нибудь другой манер, кроме европейского? Несомненно, мы христиане, но ведь и абиссинцы тоже христиане. Конечно, можно цивилизоваться и не по-европейски: например, как в Японии, которая, если верить одному из наших соотечественников, превзошла Россию. Неужели вы думаете, что христианство эфиопов и цивилизация японцев приведут к тому порядку вещей, о котором я только что говорил и который есть конечная цель человечества? Неужели вы думаете, что сии абсурдные искажения Божественных истин помогут снизойти небесам на землю? [46] Чаадаев П. Я . Собр. соч. М., 1913. Т. 1. С. 77–87. (пер. с фр. составителя. – Ред.).

Эта ужасная язва, которая нас изводит, в чём же ее причина? Как могло случиться, что самая поразительная черта христианского общества как раз именно и есть та, от которой русский народ отрекся на лоне самого христианства? Откуда у нас это действие религии наоборот? Не знаю, но мне кажется, одно это могло бы заставить усомниться в православии, которым мы кичимся. Вы знаете, что ни один философ древности не пытался представить себе общества без рабов, да и не находил никаких возражений против рабства. Аристотель, признанный представитель всей той мудрости, какая только была в мире до пришествия Христа, утверждал, что люди родятся – одни, чтобы быть свободными, другие – чтобы носить оковы. Вы знаете также и то, что по признанию самых даже упорных скептиков уничтожением крепостничества в Европе мы обязаны христианству. Более того, известно, что первые случаи освобождения были религиозными актами и совершались перед алтарем и что в большинстве отпускных грамот мы встречаем выражение: Pro redemptione animae – ради искупления души. Наконец, известно, что духовенство показало везде пример, освобождая собственных крепостных, и что римские первосвященники первые вызвали уничтожение рабства в подчиненной их духовному управлению… Почему же христианство не имело таких же последствий у нас? Почему, наоборот, русский народ подвергся рабству лишь после того, как стал христианским, а именно в царствование Годунова и Шуйского? Пусть православная церковь объяснит это явление.

Второе философическое письмо П. Я. Чаадаева. [47] Литературное наследство. М., 1935, Т. 22–24. С. 23.

До́лжно признаться, что в нашей умственной организации есть какой-то глубокий провал. Например, у нас полностью отсутствует способность к логической последовательности и сама духовная метода. Шпурцгейм в своей френологической классификации способностей соотносит эти свойства с органом причинности; именно этот орган и не развивался в наших бедных черепах; достаточно ощупать собственную голову, чтобы убедиться в этом. Дело в том, что идеи никогда не занимали у нас главенствующего положения; нас никогда не вдохновляли ни великие верования, ни глубокие убеждения; что, в самом деле, ничтожные события нашей религиозной истории перед бурным потоком христианской мысли на Западе? И не говорите мне, будто мы молоды и еще догоним другие народы. Нет, мы не принадлежим к европейскому XVI или XV веку, так же как не принадлежим и к XIX. Возьмите любую эпоху в истории европейских народов и сравните ее с нашим состоянием в лето от Рождества Христова 1835-ое; вы увидите, что у нас даже в принципе нет ничего подобного их цивилизации; вы увидите, что их жизнь всегда была энергической, плодотворной, основанной на разуме; что с самого начала им была дана некая идея, и вся история заключалась в развитии этой идеи; и, наконец, они беспрестанно создавали, изобретали и открывали. Объясните мне, какую идею развивали мы? Что мы открыли, изобрели, создали? Поэтому речь идет не о том, чтобы бежать вслед за другими; нужно откровенно оценить и познать самих себя, отбросить ложь и воспринять истину. Тогда мы сможем идти вперед, и наше движение будет быстрее, чем у других, ибо мы явились после них и имеем в своем распоряжении весь их опыт и весь труд предшествовавших веков. Европейцы до странности не понимают нас. Вот, к примеру, г-н Жуффруа учит, что наше назначение – нести цивилизацию в Азию. Прекрасно, однако спросите у него, какие азиатские народы мы цивилизовали? По всей видимости, только мастодонтов и других ископаемых Сибири, коих мы извлекли из безвестности, и то благодаря Палласам и Фишерам. Европейцы настойчиво толкают нас на Восток, чтобы не встретиться с нами у себя на Западе.