Нестор Бегемотов - Импотент, или секретный эксперимент профессора Шваца

– Э… – проговорил он. – А как, почтеннейший, вам понравилась новая наложница, что я подарил вам на прошлой неделе?

– Э… – ответил Абдулла-ага. – Совсем не понравилась!

– Вай! – удивился Султан-бей. – А почему, дорогой?

– Потому что, – сказал Абдулла-ага и был прав.

Да, старость – не радость.

Художник-сюрреалист Тапочкин нарисовал столб, как если бы на него глядеть с двух сторон одновременно.

Столб оказался до удивления похож на Семена Ивановича Дроздова. Семен Иванович обиделся. Ибо, кому же хочется быть похожим на столб?

Большой красный попугай приоткрыл правый глаз и мрачно продекламировал:

– Унылая пора, очей очарованье…

– Пошел ты! – злобно вскричал Федя и дал попугаю щелбан. – И без тебя тошно!

Наступила осень…

Ау, уроды! Эй, эй, вы куда с кулаками?! Что? Вы не урод? Так какого же черта вы ко мне пристали? Я же уродов звал! Да. Вот и иди!

О, господи!

Ау, уроды!..

Футболист Татарчук забил во вражеские ворота три мяча.

– Убью, – пообещал ему вражеский вратарь.

Не поверил вражескому вратарю футболист Татарчук. И правильно сделал.

В СССР в очередной раз произвели подземный ядерный взрыв. В Армении произошло крупное землетрясение, и погибло около пятидесяти тысяч человек. По радио передали, что землетрясение к взрыву никакого отношения не имеет.

А мы ничего такого и не думали!

Армянин Хачик Хачатурянц, живущий в Москве и занимающийся спекуляцией, так переживал трагедию в Армении, что продал свою «Волгу» и купил «Запорожец». А разницу перечислил в фонд помощи армянскому народу.

Что бы там не говорили, а среди спекулянтов есть хорошие люди!

Тем более, что у Хачика была вторая «Волга».

Вася, гордый как павлин, сидел на табуретке обмотанный пятиметровой лентой презервативов, как революционный матрос пулеметными лентами.

– Зачем тебе столько?

– Как! Неужели не понятно? Буду наливать в них воду и кидать с четырнадцатого этажа на прохожих! Отличная шутка!

Физик-экспериментатор Иосиф Кайман, намазывая на бутерброд черную икру, убедился, что бутерброд падает вниз не только маслом, но и черной икрой.

– Апельсиновые корки, говорят, помогают от моли, – сказал мне однажды Карамелькин. – Я съел целых три килограмма корок, а моли в квартире так и не убавилось!

Тракторист Сморковкин любил свою работу. Он до безумия обожал свой трактор, стоящий на борозде, как памятник рабочему и колхознице в Москве. Как хорошо было лежать, прислонившись к теплому, пахнущему соляркой колесу, жевать сорваную где-то соломинку, смотреть в высокое небо и слышать, как потрескивают угольки костра, в котором печется накопанная на соседнем поле картошка.

Да, тракторист Сморковкин любил свою работу. Еще бы не любить такую работу!

Есть такая передача «Маски-шоу». Там очень смешные клоуны разыгрывают веселые сценки под разными названиями: «Маски в Японии», «Маски в опере»… Сидоров очень любил смотреть «Маски-шоу». Особенно ему нравился самый главный из клоунов – Георгий Делиев.

Однажды Сидоров включил телевизор, чтобы посмотреть свою любимую передачу. Но вместо «Масок» показывали какую-то дурацкую конференцию, где полчаса глубокомысленно о чем-то говорил Президент России.

Сидоров сидел перед экраном, радостно стучал себя по коленкам, ржал и кричал:

– Ну, грамотно Жорик Делиев под Ельцина замаскировался! Не отличить!

Игумен монастыря отец Порфирий сидел в трапезной и в полном одиночестве вкушал пельмени со сметаной. Пельмени были весьма вкусные, сметана тоже хороша, и отец Порфирий сыто и самодовольно щурился.

И не знал сей достойный игумен, что в далеком Петрограде уже произошла Великая Октябрьская революция.

Студент Шмяткин шагал по коридору родного института и кушал мягкую вкусную булочку. Внезапно увидев своего друга Бегемотова, студент Шмяткин подумал:

– Черт! Нарвался!

И чтобы не угощать друга такой вкусной булочкой, засунул ее полностью в рот. И подавился.

Ибо известно с давних пор, что жадность до добра не доводит.

– И ты, Брут! – сказал Цезарь, заметив своего друга Брута.

– Увы! – развел руками Брут.

– Ай, ай, ай! – покачал головой император, и Бруту стало стыдно.