Оак Баррель: Новые аргонавты. Хулиганская повесть о путешествии

Путешественников разбудили истошные вопли голодных чаек. Их дальняя родственница, красующаяся на эмблеме МХАТа, так кричала всего один раз, когда театральный администратор, дядя Миша Незабудь-Крестовский, продал впопыхах поддельную контрамарку инспектору ОБХСС.

Арго мирно покачивался в дрейфе, ибо у команды случился внеплановый перебой в работе из-за чудесного спасения гребца за номером 777, взятого в команду из какой-то рыбацкой артели. В цифре этой, конечно, отмечалась некоторая избыточность – не могло быть, хоть лопни, в Кинурии, откуда тот прибыл, столько рыбаков! Зато сулила она удачу. Счастливое число и в этот раз доказало свою состоятельность. А как иначе объяснить тот факт, что во время утреннего туалета стая акул, покружив, минула-таки рыбака с татуировкой в виде марки столь любимого богемными кругами портвейна? Бытует мнение, что морские хищницы подслеповаты и полагаются все больше на обоняние… Однако же вот – увидели татуировку и осознали.

– Чушь, – решительный тон Филона не оставил и йоты для возражений. – Ни в жизнь акуле на причинном месте наколку не разглядеть, хотя и у грека! Мнится мне, именинник-то бывал в наших краях, в местах не столь отдаленных… Эй, брателло, подь-ка сюды!

Счастливчик, широко улыбаясь, приблизился на почтительное расстояние. Его плоское лицо, выдающиеся скулы и ноги колесом наводили на размышления о причудливой природе бытия.

– Петрович, принеси-ка вервие.

Будучи знаком с крутым нравом монаха не первый год, Обабков направился к пеньковой бухте, по дороге вытащив из-за пояса испанца талледовский кинжал и дав прикурить ученому попугаю.

Филон свернул веревку в кольцо, вложил в правую руку трехсемерошного, и развернул его против солнца. Отойдя шагов на пять, предовольно улыбнулся:

– Вылитый самоед! Ей! Гляди, Петрович! В греки приспособился, а самому бы оленей по мху гонять.

– Отчего ж не монгол или еще какой нехристь? – Петрович не так чтобы возражал, а спросил просто из вежливости – разговор поддержать.

– И не спорь! Я тамошних аборигенов хорошо знаю – не одну собачью упряжку съел. Цинга, брат, дело серьезное.

За смотринами внимательно наблюдал хитрющий испанец. Время от времени он переминался с ноги на ногу и делал знаки рулевому. Атлет понимающе кивал, его мозолистые пальцы сжимались, будто душили петуха или неверную жену.

– Как напьется, надо будет его порасспрошать. Глядишь, пригодится, – Филон повернулся спиной к модели и вернулся к незаконченному завтраку.

Сырое яйцо морской чайки – неважная замена куриному. Зато не требуется солить. Петровичу попалось с двумя желтками.

– От разных мужей, – плоско пошутил Обабков.

– Не кощунствуй над таинством зачатия, ибо грех этот сродни подглядыванию, – Филон аккуратно сгреб крошки черствого хлеба, открыл было рот, но подумал и струсил их за борт. За кормой мгновенно нарисовалась стайка серебристых рыбешек. Мелюзга тыкалась мокрыми губами в хлеб, в ничто и в друг друга.

– Если бы они умели говорить… – задумчиво произнес Петрович.—Но в данный момент оно и к лучшему. Скажи, Филон, ты когда в последний раз женщину обнимал?

– Последний пускай у врага будет, – машинально ответил монах. – Мне не по уставу… На Пасху, кажись. Аль на сороковины.

Петрович представил крашеные яйца и безутешную вдову. Захотелось на Родину. «Вот привезу заморские джинсы или какую диковину, напрошусь к соседке в гости – и…» – пообещал он себе, шумно выдохнув в небесную глазурь. «И» это раскраснело бледные щеки, принудило сердце биться чаще, заныл вырванный перед армией зуб.

– А я – когда карась икру метал. Он в эту пору деловой шибко – не клюет. Как умудряется мальков натощак зачинать, одному Богу известно.

– Многое Богу ведомо, а нам не положено, – Филон достал спасенный в передряге кисет, размял душистый краснодарский самосад, сунул попеременно в каждую ноздрю и оглушительно чихнул.

Арго вздрогнул и накренился. Единственный корабельный гарпун шибанул в невидимую цель, попал в самую гущу спрутов на отмели, которые, очумев, схватили ноги в руки и, подгоняемые реактивной струей, пустились наутек. Прежде лазурное море окрасилось в ядовито-чернильный цвет.

– И сюда добралась цивилизация, – вздохнул Петрович.

– Не цивилизация, а паскудство одно. Поллюция по-научному.

Загулявшая команда никак не отреагировала на происходящее: часть увлеченно резалась в кости, иные образовали шумную очередь к ростовщику-попугаю. Спасенный матрос кроме как в секу играть ни во что не умел, потому и расположился возле бочонка с ракой. Он с интересом разглядывал затычку, что-то прикидывал в уме, щуря и без того узкие глаза.