Геннадий Мещеряков - Юмористические рассказы. Часть третья

Сидора Петровича привлекла правильно. Он еще крепкий старик, и в день проверки доберется до зерносклада. А вот на машину его посадила зря. Он ездит только на велосипеде и как сможет одновременно быть в двух местах – не Фигаро. Я тебе советовал посадить вторых механизаторов из числа не умерших еще стариков. Говоришь, одни старухи в селе остались? Остались и старики. Чего, уже отходят? Но ведь не отошли. И на день их можно привезти к месту работы. Лишь бы говорили. Афанасий Петрович тоже не спортсмен, под девяносто, а рапортует как солдат. Главное, вывезти его в поле. Нам не надо мертвых душ: не Гоголи. Наша с тобой задача удвоить расходы на зарплату. А есть помощники у механизаторов и других работников или их нет, кому какое дело. Я вот что думаю? Надо действовать с опережением и свезти всех стариков в одно место. На какие кладбища? Сдурела? Еще пригодятся. На ток, например, и ревизора туда: мол, проводим собрание по вопросу о ходе уборки. Правильно, Анастасия, только потом пельмени. Нет, настойки твоей не надо. Самой придется отдуваться. Где только ты такие корни находишь?

Уговорили меня приятели, Григорий и Константин, на этот мальчишник, хотя я знал, чем заканчиваются такие культурно – развлекательные мероприятия.

Собрались, как всегда, у Ивана Ивановича, курьера нашей фирмы. Жена его бросила, сбежав за кордон с австралийским аборигеном, и жил он один. Недавно прислала ему фото, на котором держит аборигена на руках, как обезьянку. Иван Иванович повесил ее на видном месте и подписал: «Неисповедимы пути Господни».

Константин вытащил мобильный телефон, позвонил и пришли две девицы – Маша и Катя. Я подумал баскетболистки и пожалел Григория: ему пришлось стоять за столом, чтобы быть с ними вровень. С каждой рюмкой он словно подрастал и, наконец, опустился на стул, чмокая девиц в локотки.

Иван Иванович выдал тост: «Мальчишник без баб, как водка без градуса. Выпьем за то, чтобы у водки всегда был градус».

– Какой философ, – заулыбались девицы, – можно из фужера…

Началось. Проснулся я под столом. Рядом безмятежно словно ребенок спал Иван Иванович, держа во рту вместо соски горлышко бутылки, и только причмокивал. С детства он был приучен к спиртному: отец всегда добавлял в пузырек с молоком несколько капель водки, чтобы крепче спал.

Я не сразу попал в туалет, и чуть не обмочился. Перед унитазом на карачках стоял Константин. Из него хлестало, как из лопнувшей канализационной трубы. Мою желтую струйку он и не заметил, только стонал и выворачивался наизнанку. А ведь хорошо знал, чем закончится мальчишник, сам напоминал каждому, чтобы не пили утром холодную воду. А если сивуха вместо слез сочится, и язык суше, чем у египетской мумии? Шутник, блин. Его лошадиные глотки у водопроводного крана я слышал с раннего утра.

Дольше всех, наверное, держались великанши. Одна Маша с Лысой Горы чего стоила. Закружила всех: с детства хотелось ей стать балериной. И вскоре мы повалились кто куда. Я – под стол. Там меня не нашли девы. Иван Иванович заснул со своей соской.

А какова судьба Григория с Константином? Не у кого спросить. Константин держал в объятиях унитаз. Я пробовал разъединить их – взвыли оба. Так породнились, или я нажал случайно кнопку слива?

Не поверите, Григория нашел на антресолях. На его лице застыл ужас. Девы распластались внизу на широкой кровати, и, бывает же такое, переговаривались во сне.

– Где петушки-то, Маша?

– Разлетелись.

– К другим несушкам?

– Плохого ты о себе мнения, подружка.

Я начал толкать Григория:

– Вставай, петушок – помятый гребешок. От кого ты сюда взлетел и как? Вчера языком еле ворочал.

– Я их спросил, куда мы едем в общем вагоне, – прохрипел он, – они ответили – в сумасшедший дом. Машка с Катькой, оказывается, врачи-психиатры.

– А Константин где был? Не вразумил тебя?

– Константин? Вразумил. Он сказал, что едем мы туда на встречу с товарищем Сталиным, что он вовсе не умер и поможет нам. Я испугался помощи отца народов и взлетел.

– Пить надо меньше.

– Подвел последний фужер.

– Константин, как видно, уже встретился с товарищем Сталиным и теперь парит над унитазом, – стал я будить врачей – психиатров.

– Ты кто? – спросила Маша, приподнимая свинцовое веко.

– Больной.

– Почему не в палате?

– Номер шесть? – подначил я.

– Там Наполеон с Гитлером. Ты не из девяносто девятой?

– Вы же меня вчера искали с Катей и не нашли.