Павел Гусев - Жизнь, любовь, страдания

– Какая же ты худая! – удивилась она.

– Будешь тут худой, если на мне хозяин весь день сидит, ерзает-ерзает, пока что-то не напишет или не устанет и отправится к тебе.

– Да! Да! – ответила Пуховая Подушка. – А ко мне он придет, обнимет, прижмется и спит. Хоть бы разок поерзал на мне, как на тебе…

Тощая Подушка тяжело вздохнула:

– Не завидуй. Была бы на моем месте – стала бы такая, как я!

Тут Пуховая Подушка задумалась, еще раз взглянула на соседку и сказала:

– Ты права. Не буду завидовать. Живется мне спокойно, вот и хорошо!

Бутсы гоняли Мячик по всему полю. Он метался из стороны в сторону, не зная, куда ему лететь, и очень устал.

– Ты почему такой вялый? – спросили его Бутсы.

– А я не знаю, что мне делать, – указаний не получал, – ответил Мяч.

– Так получи! – Бутсы с разбегу ударили по Мячу.

Он влетел в ворота, отлежался и сказал:

– Я согласен получать такие ценные указания. Это гораздо лучше, чем тебя бесцельно целый день пинать будут…

Плошка, в которую наливали воду для Щенка, стояла на полу и с завистью смотрела на стол, где весело проводили время две Чашки, от которых веял запах ароматного чая.

– Как бы я хотела попробовать этот чай, – мечтала Плошка, и эти мечты не давали ей спать по ночам.

Однажды ее положили в мойку, а там оказались две ее знакомые Чашки:

– Как бы я хотела побывать в вашей компании и попробовать ароматного чая, – робко сказала она.

Чашки не успели ответить, появилась большая жесткая мочалка и стала тереть их так, что у них заскрипели бока.

Выбравшись из мойки, Плошка встала на свое место и заохала:

– Не хочу, чтоб ради чая мне бока так намыливали. Мне и тут хорошо. Мы со щенком тоже весело живем: я ему водицы дам, а он гавкнет и радостно меня оближет.

В эту ночь Плошка спала спокойно.

Ветер открыл Книгу, перебрал все страницы, затем удивленно посмотрел на Очки, смотревшие весь день в нее и прогудел:

– И что они видят на этих тощих страницах?! В них же одна пустота. Вот обложка гораздо интереснее, там есть цветные картинки.

И он, прошуршав еще раз по страницам, улетел.

На то и был он Ветер.

Пачка мороженого всегда была холодна ко льду, который находился рядом с ней. Однажды ее взяли в руки, и она почувствовала незнакомое тепло. Ей было приятно от этих прикосновений. Тут пальцы стали ее нежно гладить и снимать обертку. Она не сопротивлялась, от такой ласки ей было удивительно хорошо. Рот горячими губами то и дело прикасался к ней, и Пачку бросало в жар. Она стала мягкой и податливой.

А потом Пачка стала быстро таять и скоро отдалась вся, без остатка.

Крепкий Сахарок лежал на столе и с упоением смотрел на красивую Чашу.

– Иди, иди ко мне, сладенький, – позвала Чаша.

Это была любовь с первого взгляда.

Сахарок сразу попал в горячие объятия, его закружило, завертело до самых глубин Чаши. «Как это прекрасно!» – восторгался он.

А когда понял, что Чаша любит только сладкое и хотел освободиться от ее нежных объятий, сил уже не было – он растворился в чае.

А Чаша, насладившись, весело сказала:

– Хороший чаек получился! – и, увидев возле себя пачку сахарного рафинада, воскликнула: – Да у меня целая очередь сладеньких!

И стала ждать следующего Сахарка.

Скатерть пригласила на чаепитие своих друзей – весь чайный сервиз.

Хозяйка встретила гостей, сверкая белизной, наглаженная, без единой складки. Блюдца, чашки, ложечки звенели, гудели, радуясь встрече друг с другом. Все ждали Чайник с ароматным чаем. Но тут неожиданно пришел сосед Портвейн, по горлышко залитый вином.

– Я всех угощаю! – с ходу предложил он и стал разливать вино по чашкам, брызгая и пачкая скатерть.

Чашки, которые никогда ничего, кроме чая, не пили, возмутились:

– Мы ждали не тебя, а Чайник!

Скатерть хотела высказаться по поводу поведения Портвейна, но тут он залил ее вином. От такой грубости она поперхнулась и зашевелилась. Портвейн не устоял на столе и упал.

Пришел Чайник и, пыхтя, сердито сказал:

– Пустая бутылка! Все чаепитие испортила!

Посуда в мойке судачила, звеня:

– На-до же, наш краса-авец Фужер решил себя на свадьбе показать: бросился со стола с криком: «За здравие!» и разбился.

– Зато у всех на слуху и в памяти остался, – прошуршала посудная Мочалка, видавшая разную показуху.