Евгений Захаров - Летопись Кенсингтона - Кенсингтонский народный фольклор

– Не говори дрянь, – сурово сказал Ринго, возникая на пороге. – A то – штраф. Ты меня не узнал, может быть? – и он затряс носом.

– Йеху! – и ноги Брайана, мелькнув, исчезли за окном.

Ринго, высунувшись за ним, долго и безуспешно свистел, после чего, обернувшись к друзьям, внушительно протрубил не до конца вытряхнутым носом в огромный клетчатый плат, и загремел:

– За выгонятельство оскорблятеля Блюстителя и за укрывательство особо ценного для блюстителя же венского набора – штраф в крокодильском размере!

– В энтаком? – вытащил из-под кровати крокодила Фредди и протянул его обмершему Ринго с выражением глубочайшего почтения и преданности. Старр крепился три секунды, после чего с жутким ревом вылетел в окно. За ним, возмущенно вереща, последовал Джим Керри – он ревновал всех к зеленым.

– Ишаки, – сказал Фредди, заботливо запихивая крокодила ногами вперед обратно под диван.

В окне показалась взъерошенная голова Брайана.

– Ушли? – прошипела она.

Фредди вместо ответа сложил губы трубкой и издал поцелуйный звук и, взяв под мышку вожделенный набор, собрался уходить.

– А ремонт? – взревел разобиженный Мэй. – Ремонту подавай!

– Сейчас подам, – проворчал Фредди, мимоходом отвешивая злополучному Брайану внушительную оладью по мягкому месту.

– Нy и сдохнут твои звери смертию неминучею! – провыл вслед Мэй.

– А я им панадолу дам, – прозвучал ответ удаляющегося Фредди.

Тогда Брайан замыслил кровавую месть. С помощью безмасочного теперь Адамса он кое-как доделал ремонт, затем поскакал в «Шинок», они с Филом заперлись там и долго о чем-то совещались за закрытыми дверями. Как ни пыталась их взломать заинтригованная общественность в лице Васи Стрельникова и парней из «Aerosmith» под коноводством губастого Тайлера, который, под звуки трещащей двери, вопил: «Так им! Гапоны плешивые!»

Когда же дверь слетела с петель, они узрели уже прощающихся негодяев. Один из заговорщиков обозвал взломщиков тунеядцами, гуслями и ползучими зелибобами, опосля чего заставил их заменять ему дверь. А второй заговорщик неспешно удалился, горлумкая и гложа свои черные пальцы в предвкушении мести…

На другой день Фредди проснулся у себя в особняке… И так зарррррычал, что проснувшийся по ту сторону Кенсингтона дедушка Джорджа Харрисона, не разобрав в чем дело, в одних подштанниках выскочил на балкон с берданкой и пару раз выпалил в воздух, после чего сиганул через перильца и помчался по улице, крича, что наконец-то настало его время. Что он имел в виду, стало известно, когда через неделю по телевизору в новостях сообщили, что Ирландия опять объявила войну Северной Англии и ее колониям в других странах. Правда, дальше сообщения дело не пошло, но все равно то тут, то там в Ирландии еще долго раздавались одиночные выстрелы из берданки…

Но мы отвлеклись. Фредди заорал из-за того, что по всему его персидскому ковру были разбросаны клочки из брошюры про здорового и безхлопотного кота, а одна из кошек, жалобно стеная, таскалась по комнате с привязанной к хвосту гирляндой консервных банок.

– Я знаю, – сказал Фредди злобно, – чьи это происки. Только Боуи у нас жрет «Килька в мас…", – не договорив, он выскочил из дома и побежал к будочке, откуда вскоре на весь район стали доноситься вопли: «А ты кто такой?» и звон разбиваемых о чью-то голову банок и бутылок. Наконец оттуда выкарабкался Фредди, трижды поклонился и на карачках уполз обратно в особняк.

– Ошибочка, – бормотал он, втаскивая свое щуплое туловко по ступенькам. – Выходит, не один Буй жрет рыбу… Хо! Это что?

И Фредди потянулся к почтовому ящику, из которого умильно выглядывал кончик конверта. Фредди вытащил письмо и быстро его развернул, а там оказалась дохлая крыса, восемь паучков, три сушеные ящерицы и одна вяленая вобла. Под всем этим было уничижающе подписано «Так будет со всяким!» Фредди сразу почуял неладное.

– Наверняка это храбрые львы, называемые Роджер и Джон, – подумал он. – Хотят сделать мне козью морду. Но я буду начеке. Или начеках, – добавил он, подумав, как следует. После чего кинул присланные пакости в мусорный бак, вытер руки об дверь и вошел в дом.

Через секунду его тоскующий крик потряс сердца и уши каждого трезвого кенсингтонца, а поскольку сейчас был файф-о-клок, то единственный сухой в районе – Джордж Харрисон – расчувствовался и по этому поводу устроил грандиозную пьянку. Дело-то было в том, что по особняку разгуливали уже все четырнадцать товарок баночно-хвостатой кошки точно с такими же украшениями.