Натали Синегорская - Скальпель, карты, третий глаз. Кое-что из жизни студентов-целителей

Первое время мы даже переписывались, а потом, как обычно бывает, поток сообщений измельчал и наконец прекратился вовсе.

– Что ты здесь делаешь? – спросили мы хором и рассмеялись.

И хором же ответили:

– Поступаю.

У желающих попасть в книгохранилище округлились глаза.

– Выйдем, – сказала я и потащила Поэта на волю.

– Поступаешь, значит, – сказала я. – И куда?

– Так сюда же, в политех! Птиц, ты чего? Вообще-то я уже поступил. Пришел расписание узнать. Через два дня же за парту садиться.

Поэт приехал поступать в Заборск.

С одной стороны, это хорошо. Я правда очень обрадовалась встрече со старым приятелем.

С другой стороны – почему в заштатный городишко? Ностальгия замучила? Насколько знаю, Поэт сюда не рвался, ни на каникулы, ни на уик, так сказать, энд. Езды до нас от Лесорубинска всего-то часа три. А если всю дорогу топить, то и два. Так что мог бы и наведываться в гости-то.

– Чего в Москву не поехал?

– Да ну, – Поэт чуть поморщился. – Все как сорвались. В Москву, в Москву. Я тебе что, три сестры, что ли? Небо в алмазах можно и здесь увидеть.

Он посмотрел на меня и уже другим тоном, которым раньше сообщал сокровенные тайны, добавил:

– Птиц, я соскучился. По городу, по речке нашей Желтушке, где мы с тобой купались, помнишь? По школе, по отношениям… Здесь все проще. Там, в Лесорубинске, все немного по-другому. Они не для меня, я не для них. Мы с Лесобрубинском чужие. А здесь я свой. Не знаю, может, и пожалею, что вернулся. В одну воду, как ты помнишь…

– Нельзя плюнуть дважды.

Я помнила. Мы любили изменять на свой лад вековые мудрости.

После Поэта я ни с кем не сошлась настолько, чтобы продолжать начатую фразу. Чтобы додумывать мысль и заканчивать действие. И да, я тоже по нему скучала.

– Чего не приехал ни разу?

Поэт пожал плечами:

– К кому? У меня ж тут нет никого. Отца как сюда направили, так и забрали потом. Все бабки-дедки, тетьки-дядьки в Лесорубинске. Да и потом… Я очень занят был.

– Это чем же? Стихи на конкурс писал?

– Ну и писал, – встопорщился Радищев. – И еще много занимался. Очень много. Меня зачем-то отдали в школу с углубленной физикой. А я ее не просто не знал – терпеть не мог. Но папахен уперся. Репетиторов лучших нанимал, за оценками следил. Хочет, чтобы я по его стопам пошел.

Бедный Поэт. У него тоже не было выбора, как и у меня. Только его вынуждал властный родитель, а меня обстоятельства.

– И ты учился?

– Ага. С условием, что поступать буду в заборский политех. Так что вот. Приехал и поступил.

– На физику, что ли? Это ж еще пять лет мучений.

– Нет, конечно. На филологию.

Я расхохоталась. Спросила, утерев слезы:

– И что будет, если папахен узнает?

– Да ну, как он узнает-то?

– Потребует предъявить зачетку, например.

– А, придумаю, что-нибудь… Слушай, Птица, не порть хороший день плохими прогнозами. Лучше про себя расскажи. Живешь все там же? С бабой Олей?

Все там же, с бабой Олей. Я кивнула.

– И… как? Не скучаешь…

Я знаю, о ком он хотел спросить. Не знаю, скучаю ли. Наверное, да. Но очень редко. Нет у меня однозначного ответа на такой казалось бы простой вопрос.

Пожала плечами.

Он понял. Спросил:

– Сама-то куда подалась? Матмех?

Я призадумалась Можно ли говорить Поэту про ФИЦИ? Закрытый факультет, куда берут не всех… И что, теперь пять лет скрываться и таиться? Подписку о неразглашении я не давала.

– Представь себе, нет. Подалась в целители.

– Куда?

Поэт чуть отодвинулся. Ну, вот. Оказывается, я успела забыть о его реакции, когда он думает, будто над ним насмехаются.

Правда, обижается он недолго и как-то не по-настоящему.

– Нет, Птиц, ну правда.

– Я тебе когда-нибудь врала?

Он задумался. Сказал:

– Врала. В пятом классе получила пятерку, а сказала, что тройку.

Чтоб тебя не расстраивать, балбес. А ты не поверил и отобрал дневник.

– Я с тех пор не вру.

– Угу.

– Не, правда.

В общем, пришлось рассказывать всю историю – и с Догсом, и с приемной комиссией. На интеллигентной физиономии Поэта попеременно появлялся то восторг (красиво заливаешь), то недоверие (красиво, но малоправдоподобно).

– Закрытый факультет, значит, – произнес вконец огорошенный Поэт. – А не дашь ли ты мне на полчасика твое колечко?

– Зачем?

Я спрятала руку с кольцом за спину.

– Хочу сам лично убедиться, что не обманываешь.

Можно было бы попрепираться, а то и уйти – мол, не веришь, не надо. Но, зная Поэта, я понимала: тут наша дружба и закончится. Что задумал Радищев, я не знала.