Илья Рыжов - Молодые рассказы

Уехав от родителей, когда ей исполнилось восемнадцать, она направилась в Москву поступать в МГУ. Главная цель её приезда, конечно, была семейная. В МГУ она не поступила. Долго сдавала экзамены, разговаривали с деканатами и не могла понять, почему её категорически не хотят принимать. В её иногороднем взгляде и чужеземном нраве все видели зазнайство и высокомерие, и она приехала в разорённую Россию специально для того, чтобы попричитать их животную натуру, научить жизни и захватить вожжи разбуянившейся повозки России. Ей никто не доверял, смотрели косо и расползлись слухи, что она дочка какого-то еврейского предпринимателя, который спровоцировал крах России, первым пришёл в неё и начал всё скупать и наживаться на только-только открывшемся российском рынке. Но он долго не протянул, бывшие НКВДшники устроили ему гоп-стоп и с тех пор этого еврейского предпринимателя не видели. И вот приехала его дочка мстить…

На те деньги, которые ей дали родители, она сняла хороший номер в гостинице и заселилась сразу на неделю.

В Москве она впервые увидела «Геленваген». Лица людей её устрашали. Она не понимала, почему они как будто скалятся (а Марина всегда элегантно одевалась и носила перчатки и шляпки), почему мужчины носят безвкусные малиновые пиджаки, большие золотые цепи. Россия девяностых годов ей не понравилась совершенно. Дедушка и бабушка много ей рассказывали о страшных годах революции, и она подумала, что в России она всё ещё идёт.

У неё была карта с точным местоположением поместья. Его было несложно найти, оно было в Подмосковье и называлось по их фамилии – Грачёвка.

На третий день она села в электричку и поехала. Она нашла тот самый дом. Ту самую усадьбу.

– Ты чё, сука, зыришь? Не музей, бля, – крикнуло ей друно пахнущее животное в одном рваном ботинке, с черным фингалом и земляными руками. Оно сидело чуть поодаль калитки, на сломанной скамейке, и что-то пило из грязной зеленой бутылки.

Марина Витольдовна отошла на безопасное расстояние, постояла полчаса, развернулась и ушла. Всю дорогу до гостиницы она безостановочно плакала.

Их семейная усадьба сгнила как в материальном, так и в духовном плане. Разбитые стены, пробитая крыша, на сохранившихся стенах нецензурные позорные надписи, сарай разнесён, а большой купол в центре дома, который был главной достопримечательностью и реликвией усадьбы, не существовал боле. Их прекрасный сад из вишневых, яблочных и грушевых деревьев стал похож на развороченное минами поле. Из дома, или его остатков, доносилась пьяная брань, женские непристойные стоны и виделись оборванные волосатые лица бездомных. Ей стало грустно, ей стало так больно и обидно перед своей семьей, что она не смогла вернуться к ним в Лугано, где они сейчас доживали свой век, и решила остаться в России.

Всю дорогу в электричке она плакала про себя. Когда у неё кончились слезы, она просто отключилась. Проводник на конечной остановке её разбудил. Он был не пьян и более-менее добр, так что ей повезло… Она только не обнаружила своего кошелька, но вернулась в отель в целости, только с надтреснутой душой. Она решила обосноваться в Москве и не возвращаться к родителям – не печалить их. Она не знала, что будет делать дальше. Перебивалась с одной подработки на другую. Бедствовала, горевала, плакала… И в итоге, оказалась в этом детском саду, в котором она работает уже десять лет. У неё были мужья, но все сволочи в малиновых пиджаках…

Она часто вспоминала этот горестный эпизод, но никто об этом никогда не знал. «Ох, девочки-девочки! Нельзя же так! Это неподобаюсе! Посему вы не причесиваетесь? Девочка всегда должна быть причесана… Ох, это ужасно… просто ужасно…» – и последними словами она вспоминала те далекие и режущие сердца женские стоны из семейной усадьбы, людей в грязи, заросших так, что лица уже не видно, и совершенно ужасных, просто ужасных.

Так встретила Россия Марину Витольдовну Грач, потомственную дворянку, дочку заслуженных врачей и учителей, где она и осталась на всю жизнь. Ей было неприятно окунаться в эту грязь, мерзость, но ещё неприятнее ей было вывозить эту грязь и мерзость к своим родителям, в Европу, в мир. Она бы попросту не смогла смотреть «запачканными» глазами на облагороженный мир.

У Аглаи было три весёлых подружки в садике: Дуся, Нуся и Муся. Так, по крайней мере, звала их Марина Витольдовна. Она любила всё старинное.

С подружками Аглаша общалась близко. Утром всегда подбегала первым делом к ним, целовалась, приветствовалась и они бежали играть и делиться секретиками.