Алексей Козлов - Ласарильо с Тормеса

Так вот, когда мне едва исполнилось восемь лет, мой отец был уличён в том в том, что он по злому наущению пускал кровь чужим мешкам, которые на мельницу привозили люди, съезжавшиеся на мельницу ради помола зерна. Его скрутили, он во всём сознался, не сделав ни малейшей попытки отпереться, вёл себя, как герой, не стал ни от чего отрекаться и в конце концов жестоко пострадал за правду. Искренне надеюсь, что милостивый Господь наделил его пристойным местом в Раю, ибо святой Евангелие почитает таких людей блаженными.

Мой отец, в ту пору очутившийся на выселках из-за выше упомянутого злоключения, попал в это время в только что объявленный поход на мавров. Он поступил к некоему мелкому дворянину и служил у него погонщиком мулов, принял вместе с ним посильное участие в этом походе, и как верный слуга, сложил голову подле своего хозяина.

Что Господь нашёл ему приличное место в Раю, ибо Евангелие называет таких людей благими

Как раз в это время был объявлен поход на мавров. Высланный ввиду описанного мной несчастья, отец записался конюхом к некому дворянину, горевшему желание принять участие в этом походе, и он, как верный слуга, сложил голову вместе со своим господином в какой-то неведомой миру заварушке..

Моя мать, столь стремительно овдовевшая, лишилась мужа и семейной опоры, в конце концов была вынуждена прибегнуть к милости добрых людей, без которых, как вам известно, свет никогда не обходится, и будучи по своей природе женщиной добросердечной, переселилась в город, сняла ветхий домишко на окраине и принялась стряпать обеды бродячим студентам, да стирать белье конюшим нашего командора в приходе Марии Магдалины.

Проводя львиную долю времени в конюшне, моя мать свела знакомство с одним мавром из тех, какие врачуют домашних животных. Он частенько наведовался к нам и я постоянно видел, что уходил он только с утренней зарёй. Иной раз днем он ошивался у дверей с видом покупателя яиц, но потом всё равно заскакивал в дом. Первое время его визиты не доставляли мне никакого удовольствия, его черная кожа и явное физическое уродство внушали мне дикий страх, но, уразумев, что с его явлением наш стол волшебным образом становится лучше, я в конце концов возлюбил его, тем более, что он всегда приносил с собою краюху хлеба, шмат мяса, а зимою и дрова, которыми мы топили печь.

Продолжая якшаться и водиться с этим мавром, мать подарила мне хорошенького негритенка, зачатого от него, и я его воспитывал, нянчил и порол, когда было нужно.

Помнится, как-то мой аспидный отчим возился с этим мальчишкой, и вдруг тот, заметив, что я и моя мать – белые, а отец – чёрный, в панике бросился к своей матери и, указывая на него пальцем, крикнул: «Мама, это бука!» – на что мавр, захохотав, заметил: «Вот ведь сукин сын!» И хотя я в то время был очень юн, я хорошо запомнил слова моего братца и даже подумал: «Боже мой! Сколько же есть на свете людей, которые шугаются других только потому, что у них нет зеркала!»

Судьба меж тем распорядилась так, что о Саиде – так прозвали нашего мавра – поползли всякие нелепые слухи, пока наконец они не достигли ушей домоуправа командора. Его тоже взяли, и при обыске было выявлено, что львиную долю овса, отпускавшегося ему для кормления лошадей постояльцев, он успешно присваивал, само собой разумеется, крал дрова, подковы, сено, отруби, чепраки, скребницы и попоны у него никогда не залёживались и пропадали без следа, а когда сворованное имущество уходило, то он снимал подковы с вверенных лошадей, а выручку целиком отдавал моей матери на нужды пестования моего брата. Не будем после этого обвинять ни монахов, ни попов, снимающих последнюю рубашку с бедняков ради собственных семей и блага духовных матрон и на всякие другие прихоти, ведь наш несчастный мавр делал всё ради своей великой любви.

Я уже говорил, что всё открылось сразу, и то, что было, и то, чего не было вовсе, ибо меня допрашивали с пристрастием, а я по глупости и малолетству своему тут же разболтал и выдал всё, что знал, и даже рассказал о подковах, которые по наущению матери поставлял одному знакомому кузнецу.

В итоге с незадачливого моего отчима тут же спустили шкуру, а моей матери досталась добрая сотня плетей, а помимо того ей запретили приближаться к дому вышеупомянутого командора и принимать у себя злосчастного мавра – причины всех бедствий.

Дабы не накликать на нас ещё более горшей беды, моя бедная мать скрепя сердце вняла приговору и скрывшись от греха подальше – пошла в услужение в гостиницу Солана, занявшись там чем и раньше – мытьём и уборкой. И там, среди множества бед, завершилось воспитание моего братика и мое тоже: к тому времени он уже начал ходить, а я стал вёртким мальчуганом и бегал за вином, свечами и всем прочим для постояльцев.