Йен Странник - Не здесь

Когда буря выдохлась и ощущения перестали рвать душу на части, Наместник глубоко вдохнул, чтобы погрузиться ещё глубже, но что-то удерживало его на только что исчерпанном слое. Или нет? Неужели шеф-мастер заложил тут ещё какие-то оттенки и ароматы?

Ожидание оказалось не слишком долгим. Вопреки обыкновению, насильник не ушёл после разглагольствования о летающих насекомых. Только теперь девушка заметила, что её похититель был пьян. Рассуждая об особенностях бабочки Урании, он говорил всё менее и менее внятно, пока не повалился на бок. Тело ещё не освободилось от влияния извне. Режиссёр не отпустил избранную марионетку, давая возможность сцене длиться дальше, до иной развязки.

Луч надежды блеснул из нереального далёка. Ненависть лавиной обрушилась, вытесняя остальные чувства. Стараясь не шуметь, девушка выскользнула из своей тюрьмы, поднялась по ступенькам наверх. Чистенькая опрятная гостиная, шторы плотно задёрнуты, поленья в камине почти прогорели, на скобе, приделанной к стене, висят чугунные инструменты.

Звуки гобоя спорили с барабанной дробью, завывание ветра в трубе, переходящее в демонический хохот, сливалось в давящий гул, багровая муть застилала взор, но всполохи огня рвали липкий мрак, сквозь который было едва видно, как взлетает с каждым замахом и опускается кочерга, крошащая окровавленный череп. Капельки крови разлетались, превращаясь в цветной бисер, разбегались прочь. Тело ненавистного насильника ещё вздрагивало от посмертных конвульсий, когда бывшая жертва, внезапно ставшая палачом, ураганом понеслась по его дому, круша на своём пути всё, что способна была сокрушить, не замечая, как осколки битого стекла режут узкие стопы. Застеклённые дверцы буфета, витрины с распятыми бабочками, окна, вазы с сухими букетами.

Флейта-пикколо в бешеном темпе ткала кружево мелодии из почти запредельно высоких для слуха звуков, обгоняя метроном. Чёрно-красный калейдоскоп едва успевал перещёлкивать картинки внутри себя.

Кажется, девушка кричала от злости, отчаяния, ещё не веря в обретённую свободу, не понимая, что длившийся бесконечно долго кошмар позади. Резкий аккорд валторн заполнил всё вокруг ровным бирюзовым свечением, и наступила спасительная тишина.

Всё ещё ощущая послевкусие сопереживания, Иллари Таграт понял, что погружается на следующий слой.

Вокруг люди в больничной униформе. Одни врачуют растерзанное тело, другие пытаются собрать осколки души. У кровати сидит заплаканная женщина, мать девушки. Отец тихо переговаривается с человеком в костюме у самой двери палаты. Бабочка бьётся в закрытое стекло. Девушка отворачивается, после пережитого бабочки вызывают только страх и отвращение. Едва уловимый голубой поток смешивается с бледно-зелёным. Скрипка тихо плачет за рекой, ей вторят серебряные колокольчики, раскачиваемые свежим ветерком. Апатия и безразличие к собственной судьбе мутными, блёклыми красками рисовали мимолётные картины. Не хочется есть, пить, двигаться, дышать, жить… Однообразные дни тянутся один за другим, похожие друг на друга. Механические прогулки по больничному парку не вызывают никаких эмоций. Пустота, ничем не заполненная и никому не интересная.

Родителям всё чаще предлагали перевести её в какой-то интернат, мама снова плакала, отец спорил, не соглашался, просил подождать ещё немного. Сошлись на трёх днях отсрочки.

Два дня, по-прежнему однообразно долгих, тянулись из ниоткуда в никуда. На третий в палату зашёл совершенно седой доктор в старомодном пенсне.

– Уважьте старика, – произнёс он, лукаво поглядывая на лежащую под тонким одеялом девушку, – составьте компанию в прогулке по парку. Знаете ли, теперь сирень расцвела великолепным пышным цветом, а аромат просто бесподобен.

Девушке было всё равно: лежать, сидеть, идти куда-то со стариком в белом халате. Всё чаще она поглядывала на свои нетронутые лезвием запястья. И всё больше хотела покончить раз и навсегда с давящим грузом, оставшимся после похищения.

По аллее шли не спеша. Мимо кустов с белой и обычной сиренью, в ветвях которой суетились и чирикали воробьи. Старик рассказывал о своей юности, о том, что долго не мог решиться, какой путь выбрать: стать врачом или художником. Кстати, в больничных коридорах до сих пор висят несколько его акварелей, написанных много лет назад в этом парке. Выбор одного пути – не означает отказ от другого, не менее верного и интересного. Потом доктор стал рассказывать о том, как впервые увидел на сцене концертного зала свою теперешнюю пациентку. Её музыка воодушевляла и помогала отвлечься от старческих недугов, каждый раз находить в себе силы продолжать жить и работать.