Иван Гобзев - Хозяин Москвы

– Батюшка, благословите!

Я подхожу к его высокопреподобию и склоняюсь за благословением.

– Эй, милый, так не пойдёт! – вдруг говорит он. – Ты что же это, благословение в формальность превратил?

В самом деле, я подошёл чисто механически, по обычаю, а сам был погружен в свои мысли.

– Это тебе не сигарету выкурить. Тут нужно чувство, серьёзность, осознание происходящего! Как и во всём, что делаешь. – Он сегодня в камилавке и оттого как будто строже.

Я покорно киваю, принимаю благословение и сажусь напротив.

– Ну, что с тобой? – он ласково глядит на меня.

– Работа, – бормочу я.

– Вижу, что не только! Давай говори, что на душе.

Так и есть, все видит, от него не скроешь.

– Батюшка, сомнения одолевают, о вере нашей….

– Вот как! Выкладывай.

Ну я ему и выложил всё.

– Ведь вокруг бедные все, – разгорячился я, – так и наши первосвященники должны быть бедны и давать пример чистого, бескорыстного служения богу…

– Дурак! – взорвался он. – Первосвященники это у иудеев! А у нас архиереи! Дурак!

Я притих. Он остыл немного и мягким голосом произнёс:

– Совсем, я вижу, ты заблудился в трёх соснах. Ну, вот смотри. Кто у нас высшее духовенство? Есть ли среди них кто ниже розэ?

– Насколько я знаю, батюшка, никого нет, – с готовностью ответил я, радостный, что он не гневается больше.

– Вот именно. А что станет, если мы, верховные, будем как всякая чернь в метро ездить и в магазинах в очередях стоять? Будут ли они нас уважать, эти простые и бедные?

– Не знаю… А что, нет?

– Я понимаю твоё сомнение, сейчас разъясню. Так-то ты прав. Но уважать нашу бедность станут только такие как ты – сами высшие и благородные, кто готов оценить подвиг. А чернь – нет. Ведь как она судит? Если человек пешком ходит и бедный, то неудачник значит и не за что его уважать. Значит он и не ближе к богу, а такой же как они. Для них избранный тот – кто и живёт хорошо, лучше! Вот поэтому, милый мой, и приходится нам терпеть все эти излишества.

Он равнодушно обвёл рукой мимо обитых кожей стен, мебели красного дерева и в конце потряс пальцами над своим мобильником из платины, как бы показывая, что это тлен.

– Неужели ты думаешь, что мне это нужно? – после паузы, во время которой он смотрел в окно, куда-то в заоблачные дали, – спросил он.

И не дав мне ответить, ответил сам:

– Это не мне, а им нужно!

***

Еду в своём Патриоте в командировку. Я позади, спереди водитель. Курю в окно, грущу о чём-то. На Патриоте я езжу не из патриотизма. Просто не люблю выпендриваться. Зачем, думаю, к чему? Надо проще быть. Вон другие небесные и светло-зелёные – у кого альфа-ромео, у кого мазератти, у кого ещё что. Но стоп – сам себе тотчас говорю – что же ты осуждаешь? Не себя ли судишь, не сам ли ты хочешь роскошествовать?

Короче мне и так хорошо – в нашем Патриоте: машина просторная, высокая, и красивая. Она у меня синяя, а сиденья из бежевой кожи. Водитель мой Мишка – из красных, парень неплохой, но простой, особо не побеседуешь. Да я и не большой любитель бесед, мне с батюшкой хватает.

– Не суди, и не судим будешь, – говорю я.

– Что говорите? – Мишка спрашивает.

– Да так, ничего. Магазин проезжать будем, остановись. Закусить чего-нибудь хочу.

– Сделаем! – говорит.

Но в пробке стоим. В мёртвой. Иногда вроде тронемся, пару метров проедем и опять – стоп. Я пробки очень не люблю. Просто ненавижу. Во мне сразу всё человеческое умирает от этого стояния. Начинаю весь род человеческий ненавидеть: зачем, думаю, вас столько уродилось и куда вы все прёте! Так ведь по большей части сброд – тёмные все, я тут один наверно небесный. И стою, как все!

– Тихо, тихо, – говорю сам себе, – смирись, они такие же люди, как и ты! Почти.

Но в пробке смириться невозможно. Закуриваю ещё однну и говорю зло:

– Всё, на хер, езжай по встречке.

– Иван Сергеевич, двойная же!

– А мне по херу! – кричу. – Езжай!

Он молча руль влево выворачивает, газу даёт и вылетает на встречку. Едем. Надо, думаю, было мигалку брать, когда предлагали. А я – нет, нет, я против мигалок, мы должны как все…

Слышу сирена. Догоняет ДПС, сигналит, говорит по громкой связи:

– УАЗ Патриот, номер Б111ОГ, прижмитесь к обочине!

– Что делать, Иван Сергеевич? – Миша спрашивает.

– А что тут поделаешь? Прижимайся.

Мы прижались, Миша окошко со своей стороны открыл, подходит к нам не спеша сотрудник, представляется. Вижу по нему, что предвкушает, наслаждается своей властью, попал я, что и говорить. Лицо лоснится, ещё не решил, как наказывать: либо сотку запросить, либо прав лишить.