И он энергично протянул Концову руку. Пожимая её, тот улыбнулся.
– Вообще-то, документ надо бы скрепить подписями…
Старский расхохотался.
– Наташа – коньячку для нас с Павлом Андреичем!
Когда коньячок был выпит – только по рюмке, и это уже не удивляло Старских в Концове – полковник взглянул на часы. Платон Иваныч отчего-то заторопился на кухню. Оставшись наедине с Наташей, Концов наклонился к уху связной.
– Немедленно передайте в Центр, что Барон отправляет группу офицеров во главе с полковником Концовым для изъятия в иностранных посольствах эмигрантских ценностей, оставленных там на хранение.
Он протянул Наташе свёрнутый вчетверо лист бумаги.
– Здесь список посольств, фамилии, приметы и фотографии моих спутников, а также план операции. Пусть там подготовятся к нашей встрече, и обеспечат всё необходимое для работы…
Наташа быстрым взглядом окинула бумагу.
– Толково придумано! Очень то…
Наташа замолчала на полуслове: в гостиную возвращался Платон Иваныч.
– Знаете, Пал Андреич, о чём я сейчас подумал там, на кухне?
– О чём же?
Старский уже прилаживал к лицу маску скорби.
– Я подумал о том, как это несправедливо, что все сокровища достанутся «чужому дяде»!..
Концов рассмеялся.
– Ну, почему же «чужому»: родной Советской власти! Так сказать, власти рабочих и крестьян!
– Так-то оно, так, – кисло улыбнулся Платон Иваныч, – но… не удержался от фамильярного
– Вам, дорогой Платон Иваныч, – Концов похлопал старика по плечу, – дай только волю – так Вы всю Россию сюда в карманах перетаскаете! Не забывайте, что мы с Вами – русские люди, как-никак! И Россия – наша Родина!
– Какая, там, Россия!
«Нумизмат» скривился, как от кислятины, и пренебрежительно махнул рукой.
– Какая, там, Родина, Павел Андреич! Оставьте лирику поэтам! Для делового человека Родина – там, где его капиталы! Там, где этим капиталам выгоднее всего работать! «Родина»!..
В известном смысле, он был прав – и Концов понимал это. Какая, в самом деле, может быть Родина, если никто из них, вероятнее всего, уже не вернётся «туда»? Да и куда возвращаться: в нищету и плановую экономику? Это – из такой-то цивилизации и из такого-то богатства?!
Может, и поэтому, де-факто будучи солидарным с Платон Иванычем, Концов не стал реагировать на его пренебрежительный возглас и жест. Он и сам был «не без греха» – и как раз по этой части: миллионер Концов давно уже не рвался совершать подвиги во имя мировой революции. Превращение состоялось – и как-то незаметно, эволюционным путём. Павел Андреич уже не нуждался в адреналине ради… адреналина. Он уже искал не подвигов, но денег. Пока ещё – как случайный и даже стихийный, а не профессиональный бизнесмен. Но именно бизнесмен – уже сознательный, а не паллиативный, из «красного» и «белого». Служения революции уже не было. Не было и служения ЧК: было служение одному конкретному человеку из этой организации. Но человек этот был настолько конкретным, и у человека этого были настолько конкретные факты и «крючки», что служить ему приходилось и за страх, и за совесть. Хорошо служить, то есть. Почти даже – честно.
– Ну, тогда – всё…
Концов решительно поднялся из-за стола.
– Спасибо, Наталья Николавна, за чай: такого варенья я в жизни своей не отведывал!
Он поцеловал руку связной, которая зарделась то ли от похвал своему кулинарному искусству, то ли от избытка галантности в полковнике, то ли от того и другого, вместе взятого.
– Ну, а Вы, Платон Иваныч, готовьте пока своих компаньонов к появлению нового учредителя – а за моими миллионами, как говорится, дело не заржавеет.
Старский не выдержал. Вернее, не выдержал в нём коммерсант, почти добившийся желанного результата. Как минимум – осчастливленный почти стопроцентными надеждами.
– Павел Андреич, дорогой: как, всё-таки, я ошибался в Вас! Как ошибался! Какого человека не разглядел! Ну, простите Вы меня, дурака!
Ни одного мгновения Концов не сомневался в том, что такой приступ раскаяния мог быть вызван только одной причиной: цифрой с шестью нулями. Под такой залог «Нумизмат», коммерсант до мозга костей, мог «пройтись по себе» словцом и похлеще «дурака». И прежний Концов не преминул бы отработать на этой площадке «по полной». Но отвечать в духе прежнего Концова Павел Андреич уже не мог. И не только от свершившихся метаморфоз, но и по причине грядущих финансовых выгод.
– За что же мне прощать Вас, дорогой Иван Платоныч? Я ведь не сразу превратился в сегодняшнего Концова. Я был именно таким, каким Вы меня и принимали. А, если, кто и ошибался, так это я – в отношении Вас. Разве мог я предвидеть тогда, что всего через несколько лет генералы будут вымаливать пятиминутную аудиенцию у всесильного главы концерна «СтарКо» – и только для того, чтобы услышать заслуженный отказ?
Читать дальше