Бобби Милл - Московские будни, или Город, которого нет

– Не плачь, моя девочка, не надо, все хорошо! Я тоже скучаю! – и ушла.

Она в каком-то забытьи и с пеленой на глазах (какое у нее давление, она же сейчас рухнет?) зашла во внутренний двор дома, прошла на детскую площадку, села на лавочку и разревелась. Разревелась, как девчонка. Слабачка. Слышишь?! ТЫ ЖАЛКАЯ СЛАБАЧКА! ПЛАЧУТ ТОЛЬКО СЛАБАКИ! Нет-нет, ну что ты, иногда и поплакать можно. Ну ладно, раз можно, так плачь. СЛАБАЧКА!!!

Протяжно распевал в голове голос прекрасной мулатки. Нет, правда, они что, думают, она железная, что ли? Вера посмотрела на купленные только что творог (5,5%, «Домик в деревне») и ветку бананов, какой там ланч, когда кусок в горло не лезет. Она бБог знает сколько сидела, бессмысленно глядя, как какой-то мальчик раз за разом поднимается на горку, потом скатывается, потом снова подымается, потом скатывается и т. д. Ну и тишина во внутренних дворах этих старых некогда таких престижных московских домов, даже слышно пение птиц, хотя гул тоже немного, все-таки вон оно, Садовое… Интересно, здесь хорошо жить или не очень? Так-то, конечно, хорошо, до музеев близко, до театров, до институтов, до центра в конце-то концов, но окна, ох, наверно, как окна тут пачкаются, каждый день мыть, да и не откроешь, пыль да гул. Нет, тут однозначно надо хороший стеклопакет ставить, а ведь сколько это денег съест… Мама дорогая! Покупка, установка, сборка… Да и найти еще надо, кто бы установил все это дело, чтоб назавтра не рухнуло. Да, тут не соскучишься! Щелковская ее все-таки как-то проще, там и без стеклопакета живи да радуйся. Вера усмехнулась. Вот так, давай-ка, давай, смейся! Стоп. А сколько времени?

Вера перевернула надетые на правое запястье часы и посмотрела на циферблат. Боже! Она вмиг поднялась. О чем она только думала? Пораженная сама собой, она припустилась к метро. Из перехода жалобно доносилось:

О нет-нет-нет, пожалуйста, только не эта песня! Нет, умолкни! Сейчас ведь привяжется! Нет, Верочка, переключаемся! Так, вспоминай! Глорья, Глорья, туруру-туруру, Глорья, Глорья, туруру-туруру, иии Венченци с нео… иии Венченци с нео… (приглушенно) – напевала она, толкая дверь метро, изо всех сил сопротивляясь безудержной волне ветра, которому было будто невдомек, что она только позавтракала – и то неплотно! Глория (по нарастающей), Глория, Глория, Глория, иии Венченци с нео… Глория, Глория, иии Венчеееенци с нео… туруру-туруру, Глорья иии Венцченцио, Глорья и Венченцио, Глорья и Венченцио с неооо… Так, Верочка, все будет хорошо, все будет хорошо. Успокойся, Верочка, повторяла она как мантру, заходя в вагон. Последнее, что она помнила тогда, знойным летним днем 15 года, перед тем, как наркоз начал засасывать ее в какое-то белое покрывало (но теплое, уютное, простиранное «Лаской»), она пела «Глорию» – надо помнить мотив, слова, только бы не задели мозг, только бы мозг не задели… Какое счастье, когда исполняют «Глорию»…

Пытаясь хоть как-то отвлечься, Вера с самым непринужденным видом принялась рассматривать прочих пассажиров. Мммда… Какие-то они все были неприглядные, неинтересные, никого колоритного, хотя нет, мальчишка вот вроде ничего. Интересно, сколько ему лет? На вид – не больше двадцати двух, хотя эту молодежь теперь фиг раскусишь, все как на подбор – школьники. Массивные ботинки, рюкзаки, шапки. Ей, конечно, уже «не шестнадцать» (ну то есть, если по чесноку), но, сказать по правде, перспектива нянчиться с недееспособными дедами ей тоже не улыбалась. Ей надо вновь почувствовать, что она женщина, она ведь все еще женщина – правда? Как в прошлый раз с Володей (ну один в один Тихонов!) … Эх, да, бедный Володя, а ведь он ее на целых десять лет моложе… Где он сейчас?.. Да все там же, верно, возит туристов по Рейну, попивая рислинг. Она бы, кстати, сейчас не отказалась от фужера хорошего белого, правда, желательно полусухого. Промелькнула мысль, что, если все будет хорошо (дай Бог, дай Бог, дай Бог!), это обязательно надо отметить! Другое дело, конечно, с кем отмечать? Разве не она собственноручно засекречивала все это усердней Уотергейтской истории?.. Не дай Бог, ее подведет голос или взгляд, нет-нет, засекречиваем-засекречиваем, играем блондинку! Никто не должен знать.