Ольга Дмитриева - Болезнь

Когда умер его дед, на вопросы о его смерти Игорь Андреевич отвечал невнятно, увиливал: «А о ком, собственно, речь идет? Вроде, есть кто-то знакомый, но он как-то пропал из вида, исчез».

Кладбищ Игорь Андреевич избегал. Если родственники звали его туда, Игорь Андреевич сопротивлялся. Но противился он этому не агрессивно. Скорее, он отвечал что-нибудь вроде:

– С удовольствием, но много дел, – и добавлял туманно, – неотложных.

Игорю Андреевичу хотелось, чтобы любое происшествие, связанное со смертью, шло как бы мимо него и, не касаясь его, протекало где-то сбоку.

Лишь раз случилось ему оказаться на кладбище. Он пришёл на могилу жены. Затащили его туда её родители.

Зайдя на территорию кладбища, Игорь Андреевич абстрагировался от окружающего. Рассматривал местную архитектуру, разговаривал со сторожем (разумеется, не о смерти). Как мог оттягивал момент приближения к могиле.

Но они всё же подошли к ней. Веяло холодом. Игорь Андреевич поёжился. Рядом с могильной плитой стоял стол.

Тёща разложила на нём еду и заботливо пригласила сесть:

– Кушай, Игорёк, водочки выпей. Помяни жёнушку.

Сама тёща встала и положила конфет у надгробья, пусть, мол, «угостится».

Игорь Андреевич стоял в недоумении. «Угостится? – думал он. – Да, как она угоститься-то может? Нет у неё теперь ни языка, ни зубов, ни пищевода. Желудка у неё нет. Ничего нет. И самой её нет. Так что это за издевательство такое?»

В ужасе смотрел он на трапезу родителей жены, что наполняли свои желудки в присутствии покойницы, желая ей «угоститься», хотя та была уже не в состоянии.

Он смотрел на их подвижные губы и языки, алчущие насыщения. Наконец, ему стало казаться, что они едят его жену. Едят и приговаривают: «Нежненькая-то какая попалась».

Жуют как будто не только ртом, а всем своим существом. Глаза пустые, холодные. И взгляд жадный устремлен лишь на то, что поедают:

– Да, мясо в этот раз отменное. Самое то на закусь, – торопливо проговорил тесть, засовывая в рот непомерные куски, давясь и чавкая.

Игорь Андреевич, весь белый, медленно приближался к калитке, родственники же со звериным нетерпением продолжали трапезу. Он отпер калитку и прокричал:

– Жрите-жрите, скоты, ироды! Только я вам не достанусь. Меня вы на двоих не поделите! Не дамся! Не дамся!

Игорь Андреевич кинулся бежать в сторону выхода. По пути он споткнулся, влетел головой в могильную плиту – и сразу же помер.

Неокан Авдосьевич был человеком скромным. Имел он скромные потребности. За женщинами ухаживал скромно, украдкой. Высматривал их маленькими глазками и любовался. Любовался и предвкушал. Иногда предвкушал, как знакомиться будет, иногда – как не будет знакомиться. Но предвкушал что-то всегда.

Был он человеком настолько тихим, что часто о нём забывали или не замечали вовсе. Бывало, неправильно имя напишут и не то что буквы перепутают или их порядок, а имя его писали с маленькой буквы, а потом удивлялись: «Как это мы так перепутать могли? Неясно».

Не любил Неокан Авдосьевич людные места. Не замечали его и там. То на ногу наступят, то пихнут в бок, да с такой силой враждебной, что он согнется от боли и ещё долго потом будет потирать бок, вспоминать с обидой.

Вы, верно, подумали, что Неокан Авдосьевич роста небольшого, щуплый? Нет же! Роста в нём было метр девяносто, плечи широкие. В целом вид он имел статный. Только скромным был. Ходил, пригибаясь, сутулясь, втянув голову, будто скрыться хотел от людского взгляда.

Но вот однажды что-то в Неокане Авдосьевиче переменилось. Он влюбился. Возлюбленной его стала девушка Рита. Работала она в буфете, который находился в доме, где жил Неокан Авдосьевич.

Несколько дней он на неё глядел и предвкушал. Предвкушал, как за ручку возьмёт, как щёчку нежную поцелует, как за талию тонкую обнимет.

И в один день, напредвкушавшись вдоволь, решил завязать с ней знакомство.

Встал он со стула. Расправил он плечи. Поднял он высоко голову. Пришёл он к Рите.

Завязал с ней разговор Неокан Авдосьевич, но через какое-то время стал понимать, что короткие ужимки девушки и смешки являются не признаком её девичьей застенчивости, а откровенным его высмеиванием.

– Что же вы, Неокан Авдосьевич, совсем растяпа, – замурлыкала Риточка, вытирая лужицу воды из стакана, опрокинутого Неоканом Авдосьевичем.

Горько стало Неокану Авдосьевичу.

Вышел он из буфета. Пришёл он к себе домой. Сел он в кресло напротив окна и начал смотреть на людей, мельтешащих на улице.