Александр Скляр - Закон всего

– В том то и дело, что я есть везде. Нигде без меня дела нет, – заливаясь смехом, ответил собеседник. – Прекрати меня крестить, – щекотка одолевает от твоих деяний и в носу свербит, чих вызывая. – И он чихнул с резким возгласом «псхи-и!», да так, что птицы взлетели кругом, как от выстрела, рысь сорвалась с дерева и запуталась в кустах, дождем всюду посыпались листья. – Не делай того другим, чего себе не желаешь, – так, кажется, в вашем писании сказано.

– Будет дело, быть добру! – заключил Гавриил. – Если ты писание знаешь, то остается лишь уяснить, принять и выполнять, молясь во исполнение, и каясь о заблуждениях греховных.

Тень упала с неба, и огромный ворон, раскрыв крылья, сел на перевернутую машину. Праведник Гавриил осенил птицу крестным знамением, произнеся молитву, отгоняющую враждебные силы. В ответ ворон зычно каркнул и потряс головой. На его шее болталась медалька на тесемке. На мгновение монаху показалось, что на спине птицы появился погон со звездой, вот сколько конечной имелось на ней, не удалось сосчитать лучи – исчезла вместе с погоном, как сатанинское явление. Вечно нечисть навешает на себя нечто, что ни рассмотреть, как следует не получается, ни сосчитать детали. Но на медали, что беспрестанно крутилась на шее ворона, и не давалась к осмотру, одно слово удалось выхватить. Это слово – «шнобель» – врезалось монаху в сознание (уж больно заковыристое, чтоб из памяти просто так выскочить), но какое значение несло в сочетание с остальными словами, которые не поддались прочтению, в том оставался секрет. «Кар-р-р!» – прокричал ворон и повернулся к монаху спинной частью. Гавриил послал чудо творящий крест в его сторону. Сила послания подтолкнула птицу сзади, и она с недовольством дернулась всем телом вперед, сверкнув в ответ презрительным взглядом.

Мефистофель растворился в свете солнечных лучей, и взамен себя явил тем временем девушку, расположившуюся вольно на сене в прозрачном пеньюаре уж очень походившем на струящийся воздух. Сосцы грудей торчали в разные стороны, привораживая взгляд, упругие девственные бедра слегка раздвинуты, нежность гармоничного тела колыхалась волнами.

«Поди ко мне монах, – услышал Гавриил, – душистое сено так приятно ласкает плоть».

«Изыди, супостат, изыди! – запричитал старец, крестясь и кланяясь, кланяясь и крестясь. Его губы бормотали невнятную молитву должную прогнать наваждение сего прелюбострастия.

Дева, согнув немного ножку, пододвинула к себе цилиндр и водрузила на свою прекрасную головку, кокетливо надвинув на глаза. Светлые волосы рассыпались по плечам, щепотка досталась груди, локон кокетливо опоясал глаз.

Гавриил роптал, спасаясь бесконечной молитвой и поклонами. Следом, развратница выгнула ножку, приблизив её к лицу, и пальцами ноги переместила цилиндр на макушку. При этом гимнастическом упражнении телесных складок ни на животе, ни в иных местах не просматривалось: все выглядело молодо, трепетно и элегантно. На животе горело аппетитное красное яблоко.

Монах помимо воли подглядывал; в его голове пылал пожар. Улыбка девы была открыта и естественна, как и молодое огнедышащее тело. Отец Гавриил залился пением молитвы, желая обуздать наседающий греховный соблазн. Ворон время от времени противно покаркивал: то ли стараясь запутать священника в тексте молитвы, то ли подталкивая к распутному прелюбодеянию.

– Господь создал человека голым, а ты шарахаешься от его деяния. Какой же ты после этого праведник божий, если отвергаешь творцово дело, – сказал Мефистофель вновь появившись в облике дирижера оркестра. Он ткнул палочкой в монаха и пристыдил: – Ты первый грешник будешь, коли отвергаешь оное. Фина предлагает любовь, блаженство, а ты – креститься. А как же: «Бог есть любовь»? Забыл что ли? – вновь явившийся супостат смеялся и гладил себя по бедру. Бедро внезапно обнажилось и приняло женские формы; в лесу заиграла флейта.

Гавриил усиленно закрестился, не переставая класть поклоны и читать очищающую молитву. На секунды он прервался, чтобы согласиться с появлением человека на земле в естественном голом виде, но добавил, что после Господь нарек ходить ему в одеждах для согрева и приличия.

– С Финой не замерзнешь, и грех захлебнется в усладе, – Мефистофель поводил дирижерской палочкой все ниже, понижая тона мнимого оркестра. Следом ехидно улыбнулся и уверил, что одеждой людей снабдил он, вначале помогая в убийстве диких зверей для использования шкуры; и как освежевать добычу и приладить шкуры – его наука. Ныне же, издеваясь над людьми, выдумывает умопомрачительные фасоны, которые смешны, как для прошлого, так и будущего; с настоящим же они договорились, что стерпит, насмеявшись вдоволь и поскрежетав стариковскими зубами.