Александр Скляр - Закон всего

«Ну, что ж», – любвеобильно обронила свидетельница суженой и притянула к себе шафера жениха за ремень. Пояс расстегнулся, а следом и молния на брюках. Обе стороны постарались этого не заметить…

Теплый потный воздух кружил пыль у потолка, подсвечиваемую светом люстры. Люстра раскачивалась маятником. Время от времени на ней, свесив ноги и используя в качестве качели, на мгновение появлялся чертёнок. Во всяком случае, так рассказывали гости, ручаясь, что «их глаз – алмаз» и ошибки быть попросту не могло. Ближе к ночи кое-кто начал ловить чертей и засовывать их в карманы, требуя нитку с иголкой, чтобы зашить их для поимки рогатых бестий.

Жених после тоже высказал мнение, что чертей был полон дом. Эту версию подтвердил и хозяин дома Владимир Олегович, уверяя, что такую уйму самогона, заготовленного на целый год, за вечер могла оприходовать разве что нечистая сила.

«Горько! Горько!» – закричали закусывающие и выпивающие за столами мужчины, и принялись целоваться со своими соседками. Те лишь мотали ногами под столами, ища надежную опору на вечер. Вечер морщился лучами заходящего солнца, помышляя об объятиях ночи: мягких, нежных, хмельных, беспутных…

Чертовщина оккупировала тёмные углы и строила рожицы, норовя кого-нибудь поддеть при случае, спутав ноги. То там, то сям кто-нибудь из беснующихся падал на пол с задранными кверху ногами, беспомощно дрыгая ними. Было озорно и весело. Музыка ляпала аккордами. В головах пылала вожделённая страсть; тела терлись меж собою, высекая искру…

Татьяна жалась бедром к ноге танцующего кавалера. Мать наблюдала за дочерью, не теряя бдительности, нежно гладя рукой по спине соседа по столу Юрбино. Его нельзя было не гладить, так как он работал в городе чиновником средней руки – зам-зам кого-то там. Но щеки надувал, как самый главный бармалей. Предпочитал, чтобы его называли по фамилии – не хотел панибратства. Имя держал в резерве для нужных людей. Юрбино нельзя было не гладить… – он был нужным человеком. Юрбинов стал Юрбино после двухнедельного пребывания в Италии. Впоследствии у него вошло в привычку говорить: «У нас в Италии…» и далее следовали сомнительные сравнения, выпячивая несовместимости разных культур и обстоятельств. Но звучало поражающе хватко – слушатели замирали в уважении; женщины валились с ног.

Не имя было главным в этот вечер, даже, если оно принадлежало важному чиновнику. После пятой рюмки все были расслаблены и готовы на панибратское общение, и даже ниже того… Обзор заслонял шустрый чертёнок, выписывающий серпасто-молоткастые фигуры. Повеяло вселенской невесомостью и вседозволенностью. Журчала жидкость – водка лилась со стола на пол; сознание блуждало в поисках реальности, отодвигаемой в сторону беснующейся чертовщиной. Куролесилось в удовольствие, шлейка лифа сползала по плечу…

«Я дорогой врач, – шептала на ушко шаферу свидетельница невесты Елена, танцуя с ним медленный танец. – Как только называю больным цену лечения, они тут же выздоравливают, и говорят: дорогая наша…» На самом деле Елена работала провизором в аптеке, но мечтала о должности врача обретённой при каких-нибудь загадочных обстоятельствах. Танец заключался в тесном обнимании друг друга. Изрядно подвыпивший шафер произнёс, положа руку на грудь свидетельницы: «Дорогая наша…» и впился губами в ротик партнёрши. Танец в любой момент грозил перейти в телесную близость. Люстра на потолке раскачивалась усилиями веселящегося беса Валяя. Чёрт выбирал, кого бы соблазнить, глаза разбегались…

* * *

«Любо быть в том месте, к которому приложил руку Господь», – изрек старец Гавриил, твердым шагом ступая по земле босыми ногами, кланяясь и неся молитву всему сущему. На пути возникла искомая зловредная стать, которую Гавриилу предстояло привести в лоно господне. Сие он ощутил сердцем, душой и легким прикосновением божественного дыхания…

«Хорошо там, где меня нет, – озвучил некую истину сатана, разлегшись на копне сена, которой посреди лесной дороги никак не могло быть, да ещё впритык к завалившейся на бок легковушке, потерпевшей аварию. И тут же перекрутил фразу наоборот: «Плохо там, где меня нет». Мефистофель явил себя в облике дирижера успешного оркестра: темно синий фрак, белоснежная кружевная манишка, лаковые темные туфли, дирижерская палочка, на которой было написано «Дирижерская палочка». Примятый цилиндр валялся рядом в соломе; темно-синий опять же.

– Так, где же тебя нет? – поинтересовался монах, беспрерывно кланяясь и осеняя крестным знамением все части света и самого антихриста.