Сергей Белокрыльцев - Гимгилимы-2 - С надеждой на возвращение!

Он решил записать и эту фразу.

Землянин, насвистывая, зашагал по пустынной улице, а Шафтит, проводив его взглядом, щёлкнула дверным замком и подумала: «Похоже, с ответом я угадала».

В сонодомовском холле за конторкой сидел Чикфанил и читал газету.

– Славных ночей! – поздоровался Улит, что с ним случилось впервые.

– Иэх! Славных ночей, важный землянин, славных! – проскрипел Чикфанил.

– Меня никто не спрашивал?

– О чем?

– Что значит «о чем»? Меня никто не искал?

– Искал? Вы терялись?

– С чего ты взял, что я терялся?! – начал злиться Улит.

– Ну как же? Вы не пришли ночевать, а теперь спрашиваете, кто вас искал.

– Вот так всегда, – проворчал Улит. – Даже самое прекрасное утро непременно испортит какой-нибудь кретин своей тупостью.

– Что вы сказали?

– Говорю, что я не терялся.

– Это хорошо, что не терялись. А то в газетах такое пишут, что я беспокоился за вас, когда вы не терялись до утра.

– И что там пишут?

– На днях в Язде, страшно сказать, иэх, взорвали магазин. Пишут, что многим поотрывало руки-ноги, а кому-то и, иэх, голову. Хорошо, что вы не были тогда в Язде, иначе и вам бы могло оторвать голову. Вы лучше не ездите в Язду.

– В Язде я не был и не собирался, – важно ответил Улит. – Мне нет никакого дела до Язды. А тех, кто подорвал магазин, нашли?

– Про это ничего не писали.

– Вашей полиции необходимо лучше работать, – назидательно сказал Улит.

– Обязательно, – закивал Чикфанил, словно как-то мог повлиять на эффективность работы полиции.

– Впрочем, это не мои заботы, – небрежно махнул тростью Улит. – Верум не выходил?

– Кто не приходил, иэх? – переспросил Чикфанил. – Мой сын?

– Твой сын? – округлил глаза Улит.

– Нет, мой сын не приходил.

– Да плевал я на твоего сына! Ве-рум! Ве-рум не спускался вниз?!

– Ах, этот, – припомнил Чикфанил. – Так ведь ему, иэх, отрезали пальцы и язык. Вы забыли?

У Улита померкло в глазах, а пол едва не ушёл из-под ног. Тоскливо забил набат. Землянин вцепился в край Чикфанильей конторки.

– К… как отрезали? – промямлил сын известного писателя.

– Обычно, ножом, – равнодушно сказал Чикфанил.

– За-зачем?

– Неужели вы забыли? Его, иэх, бросили в тюрьму, ему отрезали пальцы и язык за то, что он оскорбил вас и бросился на вас в драку.

Набат утих, пол перестало шкивать, и к Улиту вернулась способность скандалить.

– Старый долбоёб!! Перепугал меня до смерти!! – заорал он едва ли не с пеной у рта. – Я спрашивал о Веруме, а не о том ублюдке с Востока!! Верум, это землянин, который живет со мной в 22-ом номере!

– Ах, другой важный, иэх, землянин. Удивительно, как я мог сперва подумать, что Верум мой сын, а после принять его за востоковца Уддока? Верум в столовой. Но вас он не искал, вы ведь не терялись. И как я перепутал? Совсем мозги чешуёй, иэх, заросли.

В столовой, один на все столики, сидел Верум и пил чай из кособокой белой чашки с кривыми краями. Улит яростно посмотрел на него.

– С самого утра скандалишь? – спросил Верум, приветствуя друга кособокой чашкой.

– Этот безмозглый дед несет всякую околесицу!

– Да я слышал, слышал… твои вопли.

– Между прочим, я пропал на целую ночь, а ты и не подумал искать меня!

– А чего тебя искать? – ухмыльнулся Верум. – Известно, где ты был. Сам же сказал.

– Известно ему, – пробурчал Улит, думая, к чему бы ещё придраться.

– Как прошла ночь?.. Ах, ты же не любишь, когда об этом говорят напрямик.

– Не люблю. Есть вещи, которыми джентльмен интересоваться не должен.

– Странные у тебя понятия о джентльменах… Тогда так. Этой ночью ты открыл в библиотеке новую книгу? Она оказалась полна новых знаний и приключений? Ты оставил в ней закладку? Будешь ее перечитывать?

Улит постарался изничтожить Верума взглядом, испепелить его до последней ДНК. Но Верум не испепелялся, а продолжал пить чай, нагло ухмыляясь.

– Ты пошлая сволочь, – сокрушенно заключил Улит. – От зависти готов облить грязью всё то чистое, светлое и романтическое, что произошло со мной этой ночью. Ну не всё, конечно…

Улит вспомнил неловкий момент, связанный с запутанной простынёй и падением на пол как раз тогда, когда это было очень даже неприемлемо, в конце концов, неловко и просто неприлично.

Верум кивнул на кособокую чашку.

– Это нам Трощ подарил, – сказал он. – Заявился сегодня в гостиницу с первыми лучами солнца и подарил. Сказал, эту чашку вчера слепила его пятилетняя дочь для уважаемых важных землян. И он с утра пораньше лично вытащил шофёра из постели и прикатил в гостиницу, чтобы, как водится у муслинов, взять у Чикфанила ключ, ворваться в наш номер, лично вытащить из постели уже меня и с гордостью подарить этот шедевр гончарного дела. Каков папаша, а? А может, сам и слепил чашку, чтобы к нам подлизаться, потому что у него дома я в глаза не видел никаких дочерей, и сам Трощ никаких дочерей раньше не упоминал. Теперь у нас есть кособокая чашка с кривыми краями, и я пью из неё чай. Можно бы забрать домой в качестве сувенира, как на билет денег накопим, да таможня вряд ли пропустит. Будто Трощ этого не знает.