Андрей Бочко - «Серп и Молот – Карачарово», или Ничего подобного

С отсутствующим видом вручает букет хозяйке, принимаясь немедля за поиски, сосредоточенные в кармане том. (Тут масса вариантов. Обычно в таких случаях вслед за цветами следуют: заяц, связка носовых платков (длин-н-ная-я-я-я!), веер, карты, три ствол… не-не, занесло… рюмка шампанского и т. п. У нас всё было проще: гость засмеялся и на вопрос: «Что с Вами?», стесняясь, ответил: «Щекотки боюсь…») В общем, отдельная небольшая интермедия. «Театр одного актёра». Сами там нафантазируйте, я в таких местах сильно зеваю и отправляюсь баиньки обычно, так что, повторюсь: сами, сами! Но документ таки достаёт! Медленно и торжественно. С плохо скрываемым удивлением фактом наличия у него оного документа, который документ имеет совершенно себе канцелярский вид «картонной дурилки» (каковым, несомненно, и являлся, как всякий уважающий себя подлинный документ, чо-та там подтверждающий). Вздохнув с облегчением, протягивает Ольге.

Она.

Берёт документ. ОткрыВАЕТ ЕГО! (Испугались? Ха! Она тоже… А потому что, видите ли, при раскрытии документа произошёл непроизвольный, но явный выброс самого настоящего… э-э-э… джинна, прятавшегося до того внутри того документа тыщу лет! Правда, произошло это настолько стремительно, что и немедля восстановилось обычное скучное бытие кругом, всем видом своим говорившее: «Да показалось вам! Не было ничо, и фсё… Како-о-ой джинн? Как была скукота кругом, так и эта…» Однако героиня наша была: а) не дура; б) не трусиха; в) спортсменка; г) комсомо… пардон, занесло… Про комсомол-то она только в плохих книгах читала, свезло, стал быть… Делает вид, что на неё, умную такую, фокусы эти не действуют, и спокойно говорит гостю :

– Проходите. Только крылья снимите тут, у меня тесно, не дай бог повредите».

Он .

– Что, видно?! Боже мой…

Голос сверху (недовольно) .

– Ну что ещё? (Сопровождается мерным и таинственным постукиванием, превратившимся в шаги, вслед за которыми по лестнице сверху торжественно спускался хозяин голоса, седовласый благообразный господин, прижимающий одной рукой телефон к уху.)

– Ну ничего без меня не можешь! Знаешь поговорку: «Хочешь завалить дело – поручи товарищу»? Который потом поручит дело другому товарищу, ага… (Хохотнув.) Эт про меня прям. Давай выкручивайся сам! Чо я вам нянька, што ль? Доколе?! Нет, конечно, всех вас люблю, но нельзя же так, чуть что, сразу: «Боже мой, Боже мой…»

Продолжая таким образом бухтеть в телефон, господин не спеша прошёл мимо застывшей пары нашей, и даже показалось хозяйке, что подмигнул он ей ободряюще, а гостя чуть ткнул локтем по-дружески, отчего фокусник наш проглотил, наконец, кол и начал крутить башкой и улыбаться, как ребёнок, впрочем, быстро взяв себя в руки и расправив плечи, следствием чего произошло совершенно незаметное исчезновение из видимости крыльев. Впрочем, хозяйку уже ничего не могло удивить, ибо, будучи вполне себе критически настроенной, современной, образованной и прогрессивной женщиной, обладающей непоколебимо здравым смыслом, всё промелькнувшее вот только что перед ней отнесла она к странным совпадениям, не более.

И вот тут гость заговорил…

Вот! И я точно так же насторожился! Сейчас, думаю, всё узнаем. Да после такого «тут и заговорил», что же ещё-то?.. Хоть я и автор и придумываю эт вот всё сейчас, а всё одно – интересно же, чо там он? Да… Однако разочарую тебя, читатель. Да нет, всё я слышал (как и эти двое у дверных глазков), только вот не понял ничего, ага… Он же, паразит, на ненашем заговорил! И не на английском и не на немецком (слышал я эти клёцки… не… не он, факт) с французским. И вообще ни на каком ни на языке, а просто звуки были странные, хотя и не так чтобы удивительные, а даже и вполне себе узнаваемые вроде как. Немного певучие, и как будто картинки отделялись от, от… м-м-м… вещания того, непонятно-знакомого. И так мы с соседями растерялись, что и застыли немедля, раскрыв рот, они у глазков, я над текстом этим… До того растерялся, что и пропустил ряд событий, и придётся мне теперь выдумывать новые. А пока я буду придумывать придумки, ознакомьтесь с пургой персонажа моего, который персонаж, не дожидаясь, пока придумаю и запишу продолжение «Дивертисмента» этого, бухтел мне на ухо соверш-шенно скрипучим голосом.

«Милый мой, – говорил визитёр (он же гость, он же персонаж, он же чужой смысл жизни профук… эта… ну ладно, с кем не бывает… Можно подумать, вы свой смысл жизни прям так вот и сохранили…), – всё, что ты пишешь сейчас о нас, нисколько не соответствует формату издательскому, который формат, уж и не сомневайся, настигнет тебя неизбежно и накажет непременно за несоответствие твоё бессовестное… А потом догонит, и ещё накажет повторным изданием, и, уж будь спокоен, не отпустит тебя более, а только расстроит сильно некоторых искусствоведов нешуточных. Что значит, „каких ещё нешуточных“? Перечислить? Изволь… (Тут следует список. Длинный и подробный. С перечислением подробным прегрешений их пред автором.) Впрочем, я не о том… Вот ты взял и заинтриговал читателя твоего загадочностью речи моей бессмертн… пардон… скажем так: загадочной и многозначительной сверх всякой меры, которая речь и должна бы была привести его в нервическое и возбужденное состояние, с последующим разрешением (через катарсис, а то!) доминанты в тонику бравурную (или по простому – к хеппи-энду. В смысле: казнили кого-нить или пивом просто угостили от души). „Заговорил“ я, видишь ли… Ну, заговорил, тебе-то что? Ну и что, что ты автор? Что же сразу и в книгу писать, да? Рта просто невозможно открыть! А эти тоже… Читатели… Интере-е-есно им, видите ли… Интересно – идите учитесь! Не-ет… Лучше мы книжку с картинками почитаем, чем учёбу учить… Боже мой! В учебниках тако-оэ понаписано – да ни один литератор никада ничо подобного даже и под пыткой и по приговору какому-нить неправомерному и ни за што… Никада… Читать только эти учебники считается скучным занятием почему-то… Ну низнаю… Меня бывало за уши… Ладно. Эт не для слабонервных. Так вот что я тебе скажу, мил друг…»