Евгений Шестаков - Хультура речи

И сказал: «Вот граница тебе. Окопайся и жди».

И прошла еще треть всех времен. Прошло время, чтобы запомнить, прошло время, чтобы забыть, кончились запасы времен, данные навсегда. Выпал из другой подмышки мужеподобный праотец наш квадратный А и встал на попа. Говорил ему: «Весь вылез?» Говорил: «Вот тебе, чтоб чесалось. Вот тебе, чтоб чесать. Этими ходи, этими маши». Дал направление. Пошел и уперся.

И тогда сказал Имеющий Сказать и все сказанное подчеркнул: «Чего хотите, как угодно, пока не лопнете. Но чтобы много всего и кое-чего по паре. Пускай шевелится, течет, дует, воняет, плодится и носится. Приду, проверю». И ушел играть в поддавки фигур с самим собой на пинки.

Напряглись совместно среброребрая праматерь наша долгогрудая Ы и златолобый праотец наш пеннобородый А. И произвели твердь, мякоть, сушь, мокроты, запустили жуков, взметнули птиц, положили семена в землю, а соли в воду. Тогда пришел и сказал: «Привет! Вижу-вижу, старались. Вот тебе и тебе». И дал на ленточке праматери нашей меднощекой двоебедрой Ы и на застежке праотцу нашему железнопалому бронебокому А, сказав: «От Меня». И ушел играть в три семерки сам с собой на желания.

Возгордилась одноглавая великая наша праматерь ломоносая Ы и возгордился двуединоутробный мощный наш праотец пилорукий А. Посмотрели они на дела свои, и не стало предела гордости их. Возымели они гордость свою, и не стало ничего вровень с гордостью. И решили превзойти Того, Кто Имеет Сказать, помыслом и попыткою. И взяли гору. Из горы взяли глину. Из глины взяли суть, а от себя взяли форму. Тугоглазая праматерь наша оберукая Ы слепила его. Ясноухий праотец наш парноногий А слепил ее. Но задаром. Ибо не стояли и не ходили, но падали и ломались. Ибо глина была и осталась. Засмеялся Имеющий Сказать. И засмеялся ближе. И засмеялся, стоя рядом, в глаза. Говорил: «Материализм!» Говорил: «Механики сраные!» Говорил: «Курва и дятел!» Сорвал ленточку, сломал застежку, зашвырнул далеко, плевал вслед. Говорил: «Аз есмь, а ду бист нихт». Сказал: «Статус кво». Рек: «Крэкс, пэкс, фэкс». И не стало обоих. Крашекудрой праматери нашей вислогубой Ы и плоскостопого праотца нашего полоротого А. И не стало опять солнца ни за, ни над горизонтом. И не стало всего. И многие-многие рапиды времен прошли, прежде чем Имеющий Сказать снова напряг пути, выводящие Слово. Далее см. Библию.

Его старое меднокожее величество фараон Насадилнакол I вяло придвинул к себе чашечку с сиротскими слезами и поболтал ложечкой. Он только что встал. Он еще не проснулся. Но уже хотел завтракать. И тут с далекого пыльного юга примчались паршивые хетты на своих паршивых колесницах. Это были не те хетты, которые гладят по головкам детей, а те самые, которые едят их живьем и делают чучела из собственных матерей. Это были весьма многочисленные хетты с прямыми мечами и кривыми усмешками, они как один носили трофейные ассирийские бороды и громко матерились.

— Эй, прыщавый! — крикнули хетты фараону. — Вынеси-ка нам денег на всю братву! И курить! И баб! И маленьких вкусных детей! И музыку! И ключи от сада с павлинами!

«Собаки! — подумал фараон. — Грязные хеттские собаки!» Затем улыбнулся, раскрыл объятья и неуклюжим старческим галопом побежал к гостям.

— Сей момент, господа! — услышал он собственный клекот. — Сей момент усё будет! Прикажете покамест развлечь вас танцем?

— Пляши! — согласились хетты, доставая из сумок деревянные ложки, глиняные тарелки и вставные зубы.

Оскальзываясь на свежем конском помете, фараон пошел вприсядку. Он был мудр и живуч, этот старый парень из династии Осеменидов. Он знал цену войне и мирным деньгам, он хотел жить и совсем не хотел тужить.

— Какого же ты хрена делаешь, дурень? — тихо спросил его голос из-за колонны.

Фараон не обернулся. Он продолжал плясать и улыбаться нежданным гостям, сохраняя жизнь себе и своим подданным, которые копошились на кухне и в казне, готовя дань и завтрак агрессорам, которые, тренируясь, разевали рты и махали в воздухе ложками, которые были так же чисты, как кусок ветоши на помойке.

— Мудак! — тихо сказал голос из-за колонны. — Звание позоришь. Хоть бы в партизаны ушел. Ты ж фараон, идиот!

— На хрен пошла! — бормотнул фараон и, оттянув на лице улыбку, прошелся колесиком.

Хетты с привязанными к бородам салфетками засмеялись. Фараонова совесть за колонной всхлипнула и утерлась. Ее голос опять был лишним. Ее одежды были в заплатках, а маленькое худое тельце едва дышало. Она не была любима своим хозяином.