Арсений Волощук - Кожа и чешуя. С чего начинается Деликатес

Вот конь перевалил через хребет холма и, когда уже не близко и не далеко был, она пошла к нему, широко раскинула руки и всем видом своим показала, что она – скала, и громко покрикивала: «Стой, т-ш-ш, стой!»

Так их учили: хорошо воспитанный конь – а хорошо воспитанные тоже, бывает, срываются вскачь – так вот, хорошо воспитанный интеллигентный конь хоть и рассчитывает на то, что маленький человек подвинется с его пути, но если не подвинулся, то на человека просто так не наскочит. Плохо же воспитанный конь удивится такому скальному человечьему поведению и от удивления замедлится. Тут главное – взять его, любого, воспитанного и не очень, за взгляд. Не руки коней ловят: глаза скалы́ и глаз коня должны встретиться и переплестись в тугой канат, и тогда конь твой. Он тут должен покориться, принять узду как данность ещё на бегу. И он принял, замедлился, остановился, подсел на задние ноги, она взяла его под уздцы: «Тихо, тихо, тихо, мальчик мой…» Взмыленный конь дышал тяжело, втянул живот. «Загнался совсем, – подумала она с сожалением, чуя острый запах загнанного, который ни с чем не спутать, – только на шкуру и пойдёт». И вдруг конь рванулся, встал на дыбы, она повисла на узде, дёрнула его и, оступившись, рухнула в придорожную канаву. Конь упал на неё бездыханный, в конвульсиях, и укрыл с головой, придавил – не шелохнуться.

Быстро всё – в мгновение. Вот была она скала, и он покорный, а вот и нет её, и он сверху скалой лежит.

«Как там в стихах? “Но примешь ты смерть от коня своего”? Так, кажется? Сколько я их, бедолаг, на убой пустила, вот мне и аукнулось. Помирать буду, конём придавленная», – думала Баба в темноте, чуя колкое онемение в ногах. Она попробовала шевелиться, но нет – конь лёг прямо на неё, боком, и что-то нужное в ней передавил, обездвижив. Лёг, похрипел и умер, быстро, как у них бывает, оставив Бабу медленно угасать под собой, вспоминая жизнь, последний свой красный закат, злиться от бессилия, от его теплоты, мокроты и вони. Хорошо, что скоро мысли её поплыли, стали глупыми и яркими. А что если вот сейчас мимо будет проезжать прекрасный принц и освободит её, и заживут они долго и счастливо? Зыбкая нечёткая мысль, одни контуры от неё, и принца не разглядеть, какой он там красавчик, а жаль. Давно у неё принцев не было, напоследок бы принца…

– Ну не-е-е-е-т! Нет, нет, нет! – услышала вдруг Баба над собой хриплый бас. – Что угодно, только не Баба! Ещё этого не хватает!

Сквозь пелену Баба разглядела нависшие над ней очертания чего-то большого и коня, который парил в воздухе. Если так выглядит то, что бывает «потом», после жизни, то это полное безобразие! А где свет, где торжественная встреча с отчётом о прожитом? Всё, что она смогла выдать из себя в ответ, больше походило на хрип, смешанный с рыком, чем на членораздельную речь.

– Чтоб тебя! Ведь скажут, что опять я виноват, что женщин ворую! Мало одну голову откромсали ни за что, по навету, полёты ограничили и в полмира не пускают – теперь вообще в зоопарк запрут. Может, проще сожрать тебя, пока никто не видит? – ворчало огромное тёмное пятно.

Нет, похоже, «тот свет» временно отменяется. Без коня сверху, Баба видела лучше и могла уже пошевелить пальцем, выходит – жива. При таком раскладе перспектива быть сожранной ей совсем не подходила. Над ней явно маячили две драконьих головы. Одна в зубах держала конягу, другая ругалась и угрожала, а от третьей, действительно, остался лишь обрубок шеи.

– Здесь место напрогляд. Я на виду ловлю, чтобы таким, как ты, дармоедам неповадно было у меня коней воровать, так что не советую, – смогла заговорить Баба тихо.

– То-то тебя никто спасать не прибежал, как я погляжу, на лобное место-то твоё? – попробовал возразить Дракон, которого терзали смутные сомнения по этому поводу.

– А ты ещё подожди минут пятнадцать, помощь мне не оказывай, живой водой меня не отпаивай и посмотришь, как лапы кандалами окольцуют! – угадала смекалистая Баба драконьи мысли.

– Три раза тьфу! Мало того, что Баба, да к тому и на язык злая! Как вас жрать вообще можно, змеюк ядовитых? Хуже любого дракона! – злился Дракон, аккуратно поднося флягу с живой водой к её губам огромной курьей лапой.

– Ой, не делай вид, будто вкуса бабы ты не пробовал! Говорят, вкуснее бабы для дракона нет, – сказала она и, от живительного лекарства окрепнув, начала присаживаться, опершись на руку.

– Не знаю. Пробовать даже не хочу, а то пристрастишься – проблемы с законом наживёшь. И так их полно на пустом месте. С вами, людьми, в одном мире жить – хуже некуда! Одни подставы от вас! Ну, полетели, что ли? Повезу тебя твоим сдавать, раз оклемалась!