Анатолий Курчаткин - Книга жизни и мудрости Вивиана Вивианова. Подлинные записки видного поэта андерграунда. Книга первая

А Иосифу Виссарионычу? Сколько ему пришлось взять на себя крови! И все не своей, чужой. Ведь одно дело – взять и пролить кровь свою. Добровольно, без принуждения. А тут – тысяч и тысяч, да еще когда не хотят ее проливать, не понимают своего высокого предназначения – быть закланными на алтарь великого дела. Это какие он муки принял, – с кем ни сравнивай, не сравнишь.

Конечно, есть мнение, что он вовсе и не спасал человечество, что ему до человечества вообще не было никакого дела. Просто укреплял собственную власть, и все.

Но я с этим не соглашусь. Категорическим образом.

Зачем нужно было проливать столько крови, чтоб укрепить свою власть? Убей десять человек, убей тысячу, десять тысяч, наконец. Но десять миллионов! Пятнадцать! Двадцать!

Нет, тут дело сакральное, мистическое, как дважды два.

Я полагаю, причиной всему – семинаристское детство. Он о нем забыл в революционной борьбе, а оно в нем сидело и, как только вознесся на вершину власти, дало себя знать. Ему показалось, что он новый Спаситель. Другому, атеистического воспитания, ввек бы такого не примни́лось, а ему вот с воспитанием не повезло.

Но какой же Спаситель без крови? А повторяться нельзя. Вот Иосиф Виссарионыч и стал лить чужую кровь. Принес в жертву свою бессмертную душу ради спасения человечества.

И как же он страдал, как мучился – можно себе представить. А деться некуда, нужно лить и лить.

Бог, я думаю, в конце концов сжалился над ним, освободил от мук – дал умереть и самому. Но там, у себя, обошелся с ним, полагаю, весьма сурово. Несмотря на весь его тяжкий земной путь. И поделом. Не мни себя Спасителем, не получивши стигматов.

Еще о братьях-писателях

Правда о Солженицыне

Когда Солженицына преследовали, я ему очень много помогал. То переспать на куче угля пущу, то в ней же рукопись спрячу. «Архипелаг Гулаг» весь через мой уголь прошел. Почему и такой удачный получился. Профильтровался! Я его обычно не в кусковой уголь совал, а в такой, мелкодисперсный.

Потом, когда «Архипелаг» на Западе вышел, меня в КГБ таскали: ты Солженицыну помогал? Без помощи он не мог! Я, само собой, товарища не выдал: нет, говорю, он сам, один.

А еще после, когда Солженицын из Америки вернулся, я ему позвонил, чтоб встретиться, посидеть поговорить, старое вспомнить. Но он даже трубку не взял. Жена подошла. Извините, говорит, но он что-то не может вас припомнить. Я начал убеждать ее позвать Александра Исаевича, а она трубку повесила.

Вот и говорите после этого, что Солженицын великий человек!

И снова о деятелях государства Российского

Ельцин

Ни до, ни после Ельцина не было у России и не будет столь искреннего правителя.

Когда он, еще в годы засилья КПСС, стал причастен верховной власти, ему не понравился один соратник по этой власти. Другой бы, во избежание неожиданных неприятностей, ничем не показал своей неприязни, а он не выдержал, прямо и во всеуслышание заявил о ней, за что остальные соратники немедля вывели его из своих сплоченных рядов.

Когда у него открылись глаза и он разочаровался в партии, он публично отказался от партбилета, – которому был обязан в своей жизни всем.

Когда, перестав быть коммунистом, почувствовал, что становится демократом, он решил слиться с народом – записался в районную поликлинику по месту жительства и вместо бронированного ЗИЛа начал ездить на «Москвиче», а два раза даже прокатился троллейбусом.

Когда полюбил свободу (libertas, по латыни) и плюрализм мнений, – предложил регионам взять столько суверенитета, сколько они унесут.

Когда у населения появились опасения, что цены могут подскочить вверх, сказал, что если цены повысятся, он ляжет на рельсы.

Когда же он стал хозяином Кремля и сделалось неудобно ездить троллейбусом [6], – не желая возвращения к ненавистному советскому прошлому, пересел на бронированный «Мерседес».

Когда некоторые регионы принялись брать слишком много суверенитета, он их одернул: «Я же сказал, сколько унесете, зачем надрываться!» – и двинул в один из них помощь в составе нескольких моторизованных дивизий и бронетанковых полков, чтобы региону было легче.

Когда он увидел, что слово «демократ» опошлено жизнью, то стал выражаться «так называемые демократы».

И наконец, когда убедился, что народу при нем живется еще хуже, чем при его предшественниках, а цены жутко подскочили вверх, пообещал, что и впредь будет трудно.