Андрей Арсеньев - Арсеньевое

– Да-а, дела, – произнёс Бородька, не зная, что делать дальше.

– И почему такие законы только к лошадям относятся? – жалобно продолжал водитель.

– Предрассудки, – сказал Козлов. – Хотя в других краях такое есть в отношении верблюдов и слонов.

Но от этого Конько легче не стало. Тогда я, решив его утешить, заметил:

– Конько, ты же конь. Для тебя-то, наверное, наказание не таким страшным будет?

После этого Конько совсем разрыдался.

– Ладно, – проникшись сочувствием, сказал Бородька и повернулся ко мне. – Сынитар, давай слезем, и все втроём пойдём по тротуару, а когда обойдём пробку, поедем по дороге.

Козлов уже слез с мустанга и принялся мне помогать, но я не дал ему этого сделать.

– Нет, никуда я не пойду. Не видишь, я пьяный. К тому же при исполнении. Что твари скажут, когда увидят, как я в форме по тротуару волочусь.

– Ты в баре также в форме был, – возразил мне Бородька.

– Ну, так я там сидел. И здесь сидеть буду. Так ничего не заметно.

После минутного замешательства: как нам быть дальше, мне в голову пришла идея:

– Значит так, ты, Бородька, пойдёшь по тротуару, а ты, Конько, встанешь на ноги и пронесёшь меня на спине до конца пробки. А я, чтобы не упасть, буду держаться за твою шею.

Так мы и сделали. Бородька быстро шёл впереди, пытаясь как можно дальше оторваться от нас, чтобы не быть причастным к моей транспортировке. А мы с Конько, довольные (он тем, что избежал проблем с законом, я – что не упал в глазах граждан, как служитель правопорядка) быстро нагоняли Козлова и кричали ему: «Беее».

Потратив изрядное количество времени из-за пробки, мы прибыли к дому убитого, большому роскошному двухэтажному особняку, но никого там не застали из наших, если не считать судмедэксперта Грызо Бобёри, который уже собирался уходить, но мы с Бородькой попросили его задержаться и вместе отправились к месту преступления.

Мы поднялись на второй этаж и вошли в обставленный дорогой мебелью кабинет. Пол был покрыт золотым кафелем, а на стене висели два человеческих черепа, место которых должно быть в музее. Что касается мебели: слева находился шкаф, у двери стоял кожаный диван, а напротив него стол, за которым сидела огромная с проломленным лысым черепом туша, уткнувшаяся мордой в лежавший на столе серебряный поднос, до краёв наполненный кровью. Напротив трупа стоял стул, а позади находилось открытое настежь окно.

– Что здесь произошло? – задал я вопрос Бобёри, подходя к убитому.

– Смерть возникла в результате удара тупым предметом по голове…

– В чём это у него вся голова? Это что, скорлупа? – перебил я судмедэксперта.

– Это скорлупа от страусиного яйца, а как оно сюда попало, это ваше дело. Единственное, что я могу с точностью сказать, страусиное яйцо – это и есть орудие убийства, – проговорил Бобёри и запнулся, увидев, как я наливаю в рюмку коньяк, стоявший на столе. – Что, Волков, похмеляетесь?

– А это не твоё дело, – ответил я ему и осушил рюмку.

– Вы что, забыли, от чего умер ваш отец?

– Я тебе сказал, это не твоё дело! – со злостью накинулся я на него. – Ты в чужие дела не лезь! Ты лучше за жёнушкой своей присмотри.

Тут Бобёри в ярости уронил свой чемоданчик на пол и принялся снимать чехол со своего хвоста.

– Простите его, – вмешался в перепалку Козлов, поднимая с пола чемоданчик и беря за руку Бобёри, – вы же видите, он пьян, он не думает, что говорит, – сказал Бородька и выпроводил сопевшего судмедэксперта из кабинета.

Я тем временем снова приблизился к трупу с намерением подробнее его осмотреть. Но ничего нового обнаружить мне не удалось: всё та же лысая голова в луже крови и остатках разбитого яйца.

– Да-а, ну и дела, – сказал я входившему в кабинет Бородьке. – Подмога приехала?

– Да.

– Иди скажи им, чтобы занялись своей работой. Пусть соберут тут всё, что осталось от яйца, и труп пусть не забудут. А ты тем временем разыщи свидетелей… а я пока подремлю.

Я лёг на диван и сразу заснул.

Когда я очнулся, трупа уже не было. На часах, висевших над окном, было полседьмого. Потянувшись на диване, я встал и подошёл к судейскому столу. На нём всё так же лежал испачканный поднос для еды (я его убрал под стол), в одном углу лежала папка с судейскими делами, а в другом стояли рюмка с бутылкой коньяка и фотография в рамке: судья со своей женой Умкой. Дверь кабинета открылась, и вошёл Бородька.

– А, проснулся? – сказал он и сел на стул напротив меня.

– Ну, что выяснил? Докладывай, – сказал я и сделал глоток из бутылки.