Лишь одна дверь в конце коридора была широко распахнута и оттуда, прорезая сумрак, лился свет. Почему-то возникла совершенно чёткая уверенность, что путь мой ведёт именно туда. Тем не менее, я шёл не спеша, читая таблички на дверях, в ожидании, что на одной из них мне попадётся заветное слово «художник». И оно оказалось на той самой, открытой, двери вместе с именем и фамилией хозяина кабинета.
Стожар сидел у окна, склонившись над длинным столом освещённым лампой, и сосредоточенно что-то выводил пером на куске ватмана. Довольно крупный пятидесятилетний дядька в очках, джинсах и пёстром свитере. Пузатый, усатый и лысый.
Не знаю, друзья, было ли у вас такое, что вы видите человека впервые, а вам уже понятно и то, каков он по своей сути, и как сложатся ваши дальнейшие отношения, и каковы будут последствия. Те, у кого так было, надеюсь, меня поймут. Я посмотрел на сидевшего в кабинете человека и с необычайной ясностью осознал: это – наставник. Он ответит на все вопросы и укажет путь. От него я узнаю много нового и эти знания меня изменят. Работа предстоит трудная, но интересная и весёлая. После его ухода никого подобного в этом городе уже не будет. Разве что в следующей жизни?..
Человек поднял голову и взглянул на меня. Я молча приблизился и положил перед ним папку с рисунками. Пока он открывал её, мои уверенность и радость куда-то улетучились.
«Если скажет, что вместо страшных тварей нужно рисовать красивенькие натюрмортики, то хрен ему!» – подумалось мне. – «Назло стану рисовать ещё страшнее!».
– Охтыж ёпт!.. – раскатистым басом изрёк Стожар, с нескрываемым восторгом рассматривая одно из моих чудищ.
– Ха! Слушай, а охренительно-то как! – громогласно воскликнул мастер, беря второй рисунок.
– Ого! А этой ты вообще убиваешь наповал! – прокомментировал он третью картинку. – Старик, ты кто? Откуда? Где берёшь такие шикарные идеи?
Я растерянно представился и ответил, мол, местный, черниговский, а идеи как-то сами приходят, может потому, что иногда рисую под музыку, ну и вот…
– Гога! – решительно сказал Стожар, подымаясь из-за стола и протягивая мне свою широкую ладонь для знакомства. – Пятьдесят грамм потянешь?
– Да я и больше потяну, – хвастливо заявил я, пожимая крепкую пятерню. – Моя мама с вами в редакции работала, отца вы тоже знаете…
Недавнее мамино предостережение на секунду вспыхнуло в сознании и посыпалось пеплом в потёмки забвения. С первым коллегой, столь лестно отозвавшимся о моих картинках – и не выпить? Нонсенс… Абсурд!
– Кому-то ещё свои работы показывал? – спросил Гога.
Я назвал несколько фамилий.
– О, ты был у Блядолиза! И что он сказал?
– Сказал, что нужно рисовать пейзажи и натюрморты, а не такое вот… непонятное.
– Сучий долбодятел продолжает дубасить башкой в бетонный столб! – громыхнул Стожар. – Как можно быть настолько слепым идиотом, чтобы не видеть, что человек рисует не ту академическую срань, которую в безмозглые жбаны вдалбливают безголовые ослы! Человек рисует СВОЙ МИР!
Старик, на то, что вякал этот опарыш наплюй и разотри. Он однажды ко мне пытался втереться. Пришёл такой, раболепствующий: «Ой, Григорий Макарович, вы же наш мэтр! Вы же наша гордость! Я вас так уважаю!». Всё пытался профессиональные секреты выведать да мои выходы на забугор. Ну, я ему рассказал, что посчитал нужным. Выпивали пару раз за мой счёт – этот шнурок всегда с пустыми руками являлся. И он потом за моей спиной, за глаза, грязью меня поливал: мол, Стожар говно, алкаш и работы у него злые, то ли дело мои иконки, продавать их буду иностранцам по 50 баксов за доску, жаль только, что они даже даром никому нахер не нужны.
Досмотрев остальные рисунки, Гога тщательно сложил их в папку и вынес вердикт:
– Парень ты талантливый, но ленивый. Не обижайся, сам знаешь, что это так. Хорошее внимание к деталям, любишь их выдрачивать, как и я в своих работах. Тёток жопастых и сисястых уважаешь. Я тоже. Видел мою жену?
– Нет.
– Однажды бате твоему я сказал по молодости: «Женя, в этом городе только две по-настоящему красивые женщины. Одна – блондинка, другая – брюнетка. На одной женат я, на другой – ты». Ну, моя-то всё-таки красивее. Зато Жеке повезло, что у его жены характер золотой. А у моей такой, что… Ей нужно было родиться пираткой в 18-м веке и потрошить фрегаты с золотом. Но она родилась в день смерти большевистской сучки Розочки Землячки, поэтому потрошит меня.
Бросив взгляд на висящую у входа в кабинет картину «Сияние старого Месяца», он задумался, побарабанил пальцами по столу и сказал:
Читать дальше