Виктор Ардов: По памяти и с натуры

— А не знаешь, чем игра кончилась?

— Четыре на пять.

— В чью пользу?

— Какая же тут польза, если у нас четыре человека искалечено, да в ихней команде — пять!

— Нет, я спрашиваю: сколько голов?

— Голов, наверное, десять разбито да поцарапано…

— Да я не про то!

— А я про то: не надо путать футбол и драку!

1926 г.

Да, было это в 1926 году. Очень молодой литератор, то есть я, был приглашен сотрудничать в «Утренней радиогазете». Вообще-то советское радио делало тогда первые шаги. Далеко не все в области радиовещания было создано, придумано, уточнено… Не было и записей на пленку, которые теперь царят в студиях. Живой человеческий голос выходил в эфир постоянно. Переписка с радиослушателями только налаживалась. Рубрики вещания менялись и перестраивались под влиянием возникавшего опыта и потребностей нашей пропаганды. Вот так и «Утренняя радиогазета» в виде эксперимента завела отдел юмора. Им заведовал тогда писатель Я. М. Галицкий. Он-то и предложил мне давать небольшие фельетоны, которые выходили в эфир среди прочего материала газеты в девять часов утра.

Этой юмореске, посвященной грубости в футбольной игре, повезло: ее поручили прочитать молодому артисту Осипу Наумовичу Абдулову, который впоследствии стал очень популярным. Осип Наумович был народным артистом РСФСР, видным деятелем нашего театра, режиссером на радио, педагогом в Государственном институте театрального искусства… Но вот что существенно: с весны 1926 года и до самого конца своей артистической работы Осип Наумович никогда не переставал читать моего рассказа. Так пришелся по нраву артисту этот разговор о футболе! И сказать правду, я сам иной раз смеялся, слушая в который раз в исполнении Абдулова нехитрые строки, написанные много, много лет назад… Но не только один Абдулов исполнял эту вещицу.

К сожалению, явление, которому посвящены строки рассказа бытуют и сегодня. Причем я-то написал о грубости в игре футболистов-дилетантов (в 1925 году только начинались матчи мастеров кожаного мяча) Но эксцессы на состязаниях даже выросли за последнее время. И потому — увы! — читают мою сценку по сей день и в самодеятельности и на профессиональной эстраде…

Изредка ее печатают в каком-нибудь сборнике. Словом, живет эта далеко уже не молодая юмореска. Может быть, было лучше, коли исчезла бы надобность в таких укорах спортсменам. Но сие зависит уже не от нас с вами, дорогой читатель!

1974 г.

— По совести сказать, я действительно не очень храбрый… А я считаю: я не обязан. Я не солдат, не командир, не летчик, не танкист, не этот — как их? — водолаз. Водолаз напялит на голову горшок, потом опустится на кишке в воду и безобразничает там на дне… А я этого ничего не умею. Я человек скромный: плановик-рядовик. Более двадцати лет на плановой работе. Может, слышали, такое было учреждение: «Главпивпаф»? Главное управление пивной и парфюмерной промышленности. Я в этом «Главпивпафе» десять лет работал. Потом еще трест один был: «Хламсырье». И в этом сырье я лет пять ворочался. А теперь я работаю в Управлении цирков — тоже в плановом отделе. Так ведь работа у нас, у плановиков, всюду та же: сиди, считай, пиши цифры, проценты, коэффициенты… Нет, если вы в цирк билет купите, вам, конечно, ведомостей с цифрами показывать не станут. Там это — слоны, собачки, наездницы, жонглер горящую паклю кушает и никак не подавится… Словом, все как у людей… А вы поднимитесь на этаж выше, где помещается наше Управление, — ну, все равно, как будто в бывший «Главпивпаф» пришли: коридор, двери с обеих сторон и на дверях — названия отделов. И еще доска висит с приказами. Как повсюду. На днях я в обеденный перерыв подхожу к доске, вижу, свежий приказ вывесили. Я читаю:

«1. Бухгалтера Евсютина премировать месячным окладом.».

Ну, позавидовал я…

«2. Уборщицу Абрамкину уволить за прогул.»

Думаю, попалась, дура, так тебе и надо.

«3. Трофимова К. Н. назначить укротителем львов с окладом в сто пятьдесят рублей в месяц.»

Я, знаете, читаю третий параграф и не верю глазам: Трофимов-то это лично я. И какой же из меня выйдет укроти..? Правда, мне зарплату прибавляют. Только я и за полтораста рублей в клетку-то не полезу! Представьте себе: вы завтра приходите на службу, а вас, оказывается, перекинули на культработу среди диких зверей… Понравится вам или как?.. А меня уже от страха ноги не держат. Знаете, как будто я их отсидел. Поставишь ногу, а в ней будто газированная вода ходит… Я, значит, хватаюсь за стенки, за стулья, за плевательницы… Ползу в управление делами, а сам думаю: о чем же они соображали, когда такой приказ вывесили?! А вышло-то вот что… Это я потом узнал, когда все дело кончилось. У нас в объединении есть машинистка. Ну, знаете, такая блондинка на скорую руку. Ну, да! Утром у нее волосы еще темные или рыжие, потом она их запустит в какую-нибудь кислоту, вытащит, отряхнется, как пудель, и вот она уже блондинка. А прическа у нее устроена так: сзади — хвост, как у наших цирковых лошадей, а спереди — уже булочное производство: волосы завиты, как сушки, баранки, кренделя и еще два калача вот тут, спереди. Но больше всего на свете эта блондинка любит совать свой нос всюду, куда ни попади. Она, если даже печатает, все равно, прислушивается: о чем говорят в этой комнате и еще в двух соседних. Ей все интересно! Да. А в этом приказе — в черновике-то — было правильно сказано: «Артиста Трофеос Альберта Эдмундовича назначить укротителем…» У нас есть такой артист Трофеос: он с детства — со зверями. Сперва работал с моржами, дали ему человек шесть моржей — он их дрессировал. Потом его перекинули на петухов. А теперь в порядке выдвижения ему хотели доверить немного львов. Значит, его фамилия — Трофеос, а моя — Трофимов. И когда машинистка стукала этот приказ, кто-то в комнате сказал: — Что Трофимов, сдал вчерашнюю ведомость? Она возьми и напечатай: «Трофимов». Так это, я говорю, я все потом узнал. А в данный момент я почти на карачках вползаю в управление делами, подползаю к управляющему делами и говорю… То есть, что значит, «говорю»?.. У меня от страха-то икота началась. Честное слово!