Феликс Кривин - Тюрьма имени свободы

Есть у нас еще Ибрагим, большой патриот великого Российского государства. Всякий раз, как российская авиация прилетает нас бомбить, Ибрагим блаженно улыбается:

— Это наши! Ну чего вы пугаетесь, глупые, это же наши!

Так он утешает женщин. С тех пор, как рухнула стена между женским и мужским отделением, у нас появилось кого утешать, и это всем прибавило мужественности.

Теперь мы живем все вместе, у нас большая семья. И женщины сразу же принялись за уборку. Они убирают битые кирпичи в наших развалинах, лишая Ивана Степановича строительного материала, и скоро ему опять будет не из чего строить свой коммунизм.

Женщины хотят строить дом, а не коммунизм. Потому что в доме тепло, а в коммунизме может быть всякое. Еще никто не жил в коммунизме, может быть, в нем вообще нельзя жить.

В дарвинизме тоже нельзя жить, это мне уже совершенно ясно. Оскар готовит общественное мнение против Дарвина. Откуда-то ему стало известно, что в свой дообезьяний период Дарвин написал четырехтомный труд о сидячих ракообразных — почему бы ему не ограничиться сидячими ракообразными? Так нет же, ему зачем-то понадобилось заняться нашим происхождением, закладывая основы страшному, кровавому двадцатому веку.

Я перемещаюсь на первоначальную сторону телевизионного экрана, чтобы посмотреть, как мы все выглядим в развалинах сумасшедшего дома. Это очень печальное зрелище, и я спешу туда вернуться, но в это время кадр меняется, и я попадаю прямо в портрет генерала Грачева. Теперь я изображен на этом портрете, и под портретом написано: «Генерал Грачев».

Мне очень стыдно, и любому было бы стыдно. Ведь на меня смотрят миллионы зрителей, и все они видят, что я — генерал Грачев. Я пытаюсь вырваться из рамок портрета, сбежать в мой родной сумасшедний дом, где у меня любимая девушка, где Оскар борется с Дарвином, где Иван Степанович строит свой коммунизм, а Ибрагим приветствует бомбящие его самолеты, а главное, самое главное, где мне тринадцать, всего лишь тринадцать лет, и я ни за что в этом мире не отвечаю….

Но с портрета не сбежишь. Грачев, наверно, и сам был бы рад сбежать, но у него не получится. Теперь уже — не получится.

Кто говорит — подошва или снег? Их голоса слились в едином скрипе. Быть может, это слезы или смех, а может быть, — простуда, как при гриппе.

Кто говорит — песок или волна? Дождь или крыша, в неумолчном споре?

Но вот заговорила тишина… Чей это голос — неба или поля?

Там ветер заблудился в сосняке, там лист весенний ливнем потревожен…

Все говорят на общем языке, который мы найти никак не можем.

Ненавидеть легче, чем любить. Помнить тяжелее, чем забыть. Спрашивать не то, что отвечать. И трудней окончить, чем начать.

Прошлое маячит за спиной, будущее просит не губить. И одно, одно всему виной: ненавидеть легче, чем любить.

Как оно уводит далеко, это беззаботное «легко»! С ним уже давно пора кончать… Но трудней окончить, чем начать.

Как чужую женщину, ту, что недоступна, от которой ничего не ждешь, прошлое и будущее полюбить не трудно, потому что с ними не живешь.

Как родную женщину, близкую, как воздух, тот, каким попробуй надышись, прошлое и будущее разлюбить не просто, потому что между ними — жизнь.

Сколько людей, столько и судеб. А если город большой, с миллионным населением, то и судеб в нем не меньше миллиона. Но человека хоть можно отличить по внешности, а у судьбы внешности нет, поэтому ее легко с другой перепутать.

И случилось так, что отбилась судьба от своего человека. Засмотрелась на другого, более симпатичного, и подумала: вот бы мне такого! Хватилась, а своего-то и нет.

Человек тоже был хорош. Чего было от судьбы бегать? Ему сколько раз было говорено: от судьбы не уйдешь. А он ушел, теперь пусть на себя пеняет.

А жил еще в этом городе полковник Пономарев с молодой женой Катенькой. Красивая была жена, а полковник так себе. Как говорят, ни кожи, ни рожи. В таком высоком звании можно было выглядеть попригляднее.

Но человек был хороший, к тому же большой шутник. С тех пор, как он познакомился со своей женой, она все время смеялась, и сама не заметила, как вышла за него замуж.

И вот лежат они как-то в постели. Жена читает книжку, полковник предается размышлениям. Надо будет, думает, сделать в этой спальне ремонт. А то жена у него молодая, а спальня какая-то старая.