Таково было кровавое возмездие провидения городу за былые грехи его жителей, плата за безбожные происки и революционные позывы народных масс. Все оставшиеся в живых были в шоке и молили грозного великана ради бога остановиться, уйти и помиловать великий степной город…
На что безжалостный великан ответил только свирепой икотой и могучим рыком, снёсшим вековые дубовые рощи на дальних меловых горах.
Походив по разгромленному городу и не найдя уцелевших, великан тягостно вздохнул и удалился из города.
В детстве мать великана чудовищная красавица Нисполет Нильская в корчёванной столешнице возила своего сына в Такейский Ерузолим, поэтому он, хоть и любил человечину, но был на самом деле удивительно набожным существом. У великана была любимая книга «Латунная Пиплия из Раковниц», неизменно сопровождавшая его во всех подвигах и проделках. Она весила без малого сорок тонн и была сделана в Пенджабе величайшим индийским мастером Гуром Шрахаривишной Ботуэлем Третьим из мюнхенской броневой стали, колокольной афганской бронзы и толстого жёлтого пергамента, происхождение которого навсегда осталось загадкой. Толщиной она была с приличный трейлер, но на поверку всё же меньше чем знаменитая Тароттиева Скала. Двести лет семнадцать лучших Венских каллиграфов, соблюдая удивительную преемственность стиля, без устали наносили святые чернёные буквы и золотоносные рисунки, чья удивительная грация в дальнейшем покорила даже графа Дракулу, искусствоведческая капризность которого была широко известна за пределами Богемии и даже докатилась до вечного Нежнотрахова. Как я уже говорил, переплёт книги представлял из себя глубокий барельеф из нержавеющей крупповской стали изящной работы. Ярусами, ниспадая снизу вверх, как в безграничном японском комиксе, изображались все события, описанные как в Ветхом и Среднем, так и в Новом Завете и доходившие до времён Покемона. Выполненные с невиданной живостью и красотой, они были столь совершенны, что человек мог часами, как зачарованный, не отрываясь смотреть на это чудо, не испытывая ни усталости, ни разочарования, явлений обычных при долгом чтении. Великан не часто брал в руки священную книгу, ибо времени на это занятие у него было чрезвычайно мало. Основную часть своей жизни он тратил на поиски пропитания и женщин, которые потом тоже становились пропитанием. Иногда, видя нечестие этого мира и всё возрастающие толпы неверующих, окружающих его, великан впадал в неистовую ярость, хватал свою волшебную «Пиплею» и начинал молотить ею по нечестивым гражданам.
– Угагагаааа! Бу-угагагаааа! – слышалось тогда повсюду, – Бу-угагагаааа!
За раз он мог убить Пиплией одного африканского слона, до сорока полностью вооружённых конных латников-кнехтов, семерых легковооружённых аркебузиров-недомерков, до восьмидесяти крысоподобных католических кюре, трёх смачно-мясистых православных попов, двух зазевавшихся старух-сорок, до восьмидесяти пяти тысяч крыс, до двух миллионов восемьсот шестидесяти двух тысяч четыреста шестисот двадцати двух тараканов и до семисот тысяч прекрасно откормленных в казармах Шванмбургских мандавошек. Таким образом, он отправлял их своим мечом прямо в рай, куда они и стремились, по мнению отцов святой церкви! Этим делом, как ни парадоксально, он и занялся в очередной раз под Петров День. Сметая свежий дёрн, он вылез из самого нутра Чижовского Ската, в фетровой шляпе размером с приличный стадион, розовой душегрейке и тяжёлых жёлтых башмаках их бегемотьей кожи, измазался по пути глиной, разъярился, и пока карабкался на залитый свежей травой склон улицы Лиговой, содрал лапой два дома, как все считали, классической архитектуры. А потом пошёл долбать конечностями по всем городским святыням. Все были в шоке! Разбегавшиеся жители увидели воочию, как великан, высоко подъяв над головой великую книгу, бегал по Большой Дворянской в белых польских кальсонах с криком: «Господи! Помоги мне просветить этих заблудших гадов и скотов! Помоги мне, господи!» и молотил, молотил, молотил. Как ни странно в тот чудовищныйм день из десяти тысяч прибитых святой книги, обнаружилось, что почти все прибитые – мужчины. Самки понимали всё грамотно и заслышав первый удар переплётом по городской мостовой, тут же впрыгнули вместе со спиногрызами в подвал и канализационные проломы.
Горох был истоптан, сечка поваплена, сладкая гнилоурская репа- предмет гордости горожан и основной объект экспорта в заморские страны – ушла в землю по самую свою колокольную выю. Не ползли больше по полям вкусные, перелётные рыбы-угры, похожие на змей. Не летели белые лебеди, сладкие как мёд. Ушли в небытие лесные кабаны-скрижальщики, столь вкусные, что охота на них была повсеместной забавой. Последне хрю-хрю вам в след, праздные господни дети! Ящур покосил коней и быков всего края. Восплакались девы чудные! Ор стоял кипешный! Что осталось родной земле, что превиделось? Дело трудное, праздношлатное!
Читать дальше