Ольга Есаулкова: Кто куда, а я в деревню! или Мёд и масло души моей

Мимо нас мелькали похорошевшие после пережитых холодов, обогретые летним солнцем деревенские дома, бархатные от молодой зелени леса, заливные, мелко цветущие луга, бегущие к горизонту, ещё только набирающие силу поля. Казалось, дороге нашей не будет конца, так долог мне казался путь, и тому были причины. Несмотря на окружающую красоту, меня потихоньку начало мутить от мотоциклетной трясучки и папиросного аромата, хотя, честно признаюсь, я и сама порой не гнушаюсь сигареткой, да и с вестибулярным аппаратом у меня полный порядок. А ещё у меня весьма затекла спина и… стала болезненно ощутима мягкая часть, которой спина заканчивается. О божечки, взмолилась я, давай мы уже приедем, пожалуйста!

Куряка-водитель, пусть его путь будет усеян розами и лучшим табаком на свете, довёз меня до самых ворот тёткиного дома. На прощанье он снова браво крякнул и хитровато мне подмигнул. Уехал он, впрочем, недалеко: буквально через сто метров, у соседского дома, остановился, слез с мотоцикла и зашагал к калитке. Сосед, значит… «Григорий», – крикнул мне, махнув приветственно рукой. «Лёля, очень приятно!» – прокричала в ответ я и тоже махнула.

Деревня Утекаево встретила меня здоровой тишиной погожего летнего полдня. Но тишина эта не абсолютна. Прислушайтесь… Вот звук мерного сладкого жужжания шмелей в саду, но его заглушает и перекрывает другой: заливистый, вызывающий зависть мужицкий храп, доносящийся из распахнутого окна. А там, из беседки, увитой виноградом, доносятся звуки щёлкающихся под напором умелых пальцев семечек и неразборчивое бормотание двух женских голосов. И еле слышно, но всё-таки можно, можно различить, как на другом конце деревни переругиваются сомлевшая от жары собака и дурак-петух, подозревающий пса в том, что тот заглядывается на его новую курочку. И если сделать слух своим единственным восприятием, то становятся различимы шёпот трав и убаюкивающий шелест листвы, волнующейся от дуновения ветра, который родительским жестом оглаживает всё вокруг. И все эти звуки и шорохи навевают невероятное томление, окутывают тягучим благостным маревом… И уже ничего не слышно… спать… спать… «Не спать!» – приказываю я себе и, вернувшись в реальность, делаю несколько шагов и захожу в калитку.

Дом, милый дом… Какой же роскошный сад получился в умелых Валентиновых руках. Я восхищённо ахнула и вдохнула густой тёплый воздух. Остро и влажно пахло свежескошенной травой, тепло и солнечно – нагретым деревом, изысканно и благостно – тонко-фарфоровыми розами и еле слышно – сладко-коричной сдобой. Это был тот самый, неповторимый запах детства, деревенского лета и неизбывного, безосновательного и бесконечного счастья. Боже, как же хорошо!

Я бросила свою поклажу на короткостриженый газон и понеслась в дом. Я чувствовала себя маленькой девочкой, которая приехала к родственникам на каникулы и точно знает, что вот сейчас её вкусно от пуза накормят-напоят и отправят на речку загорать и купаться. И можно будет безмятежно радоваться каждому мгновению лета, цеплять выгорающей макушкой солнце и пересчитывать веснушки на любопытном носу: «Сегодня 37! А вчера было только 33!» И никто не заставит батрачить в огороде, потому что «ребенок приехал здоровья поднабрать и весу!»

В доме было подозрительно тихо. Я прошла через прихожую и столовую в Валину спальню. В ней многое поменялось с момента, когда я тут жила, но несколько предметов остались неизменными. Вот настенный ковер «Охотники на привале», изученный мной в детстве вдоль и поперек. И я любила его безмерно, потому что он скрашивал мою скуку, когда я болела и мне запрещалось читать и смотреть мультики. Но про охотников все забывали! И я с ними «сидела на привале» и, открыв рот, слушала охотничьи байки.

А вот старенькое трюмо с зеркалом. На нем стоит фарфоровая фигурка рыбака, тянущего сетью свой толстобокий улов. И снова рыба, надеюсь, хоть в этот раз не селёдка!

На зеркале трюмо прикреплена фотография. Самая легендарная, оберегаемая и чтимая в нашей семье. Почти икона. На фото – молодая чернокудрая женщина с тёмными искристыми глазами и яркой, белозубой улыбкой. С ней связана какая-то наша семейная драма, какая-то почти трагедия, тайна, радость, боль… Я забыла подробности… Я расспрошу об этом Валю.

И я последовала дальше – в такую родную и знакомую комнату – «залу», по местным меркам уставленную и украшенную довольно богато: бежевые обои с золотым отливом, отчаянно розовые гардины из тяжёлого атласа, массивные диван и кресла, упакованные в бордовый велюр, толстоворсовый с восточным орнаментом ковёр на полу, тёмного дерева мебельный гарнитур, венчал который огромный плазменный телевизор.