Елизавета Аистова - Игра воображения. Роман

«Да, молодость прошла, а старость – время, когда ты никому не нужен», – с обидой подумала Татьяна Павловна, хотя совсем не чувствовала своих лет, была бодра, деятельна и красива. «Мне всего пятьдесят пять, не так много, – думала она, разглядывая в зеркале свое яркое, живое, не испорченное годами лицо». У Татьяны Павловны была красивая, немного полноватая фигура, но полнота совсем не отталкивала, а, напротив, даже нравилась покойному мужу. Да и сама Татьяна Павловна была вполне довольна размером талии и не сидела на диете, хотя мучным старалась не увлекаться. У нее не было двойного подбородка, все находилось на своем месте, как и должно быть у россиянки, и пышность нисколько не портила Татьяну Павловну, а придавала ей обаяние, создавала представление о женщине, которая, как мягкий шарф из ангорской козы, подарит тепло и уют.

Принято считать, что в филармонии не знакомятся, но Татьяна Павловна на концерте из произведений Чайковского познакомилась с симпатичным мужчиной лет шестидесяти. Василий Валерьевич прекрасно говорил о музыке, и они с Татьяной Павловной совпали в оценке исполнения «Четвертой симфонии». «Интеллигентный человек! ― вспомнила Татьяна Павловна. – Может быть, увижу его на Штраусе?» ― подумала она, молодо рассмеялась и с любопытством взглянула на себя в зеркало.

Утренний взгляд в зеркало всегда был для нее важен. Как на себя посмотришь, так на тебя целый день будут смотреть. И никаких морщин. Разве это морщины? И стрижка у нее модная, как у дикторши первого канала, и крашеные волосы цвета вишни: никто не верит, что ей за пятьдесят. Брови и глаза такие же яркие и выразительные, как и десять лет назад. Надо только немного подвести карандашом глаза и подкрасить губы.

О Штраус! О Штраус, заставляющий забыть обо всех перипетиях семейного «эдема»! И – желанная встреча, мужское внимание, ощущение собственной привлекательности… Потом был концерт из произведений Шумана, потом – камерный хор Минина с проникновенными, бередящими душу «Вальсами – песнями любви» Брамса… Так начался ее поздний роман, и Татьяна Павловна в начале января 1995-го, сразу после Нового года, собралась замуж.

Светлана купила нарядную клеенку для кухонного стола, новую сушку для посуды и еще несколько милых кухонных мелочей (никогда не чувствовала себя хозяйкой в квартире, и раньше ей было безразлично, что, где и как). Саша хотел видеть мать счастливой, но зачем немолодой женщине вдруг идти замуж? Что за мания на старости лет?

После ухода Татьяны Павловны Светлана осталась перед лицом своей независимости. Как долго ждала Светлана этой минуты! И почему все стихи всех поэтов, которые она самозабвенно перечитывала, говорят только о печали и разлуке? Почему ни одного стихотворения, где бы прославлялась минута свободы от ига ненавистной свекрови? Никто не читает лекций, не действует на нервы нравоучениями! Вот только с Александром что-то происходит. Вернее, чего-то не происходит. Какой-то он равнодушно-безразличный, холодный, как январь. Светлана избавилась от одной проблемы и подошла к другой: они с мужем не умели жить вдвоем .

Наташка, сделав уроки, тотчас убегала из дома, у нее была своя, школьно-дворовая жизнь. Энергию, растрачивавшуюся раньше на вражду со свекровью, некуда девать. Муж, за которого она столько лет боролась с его матерью, чужой; он вежлив, по-прежнему приходит с работы около семи—восьми вечера, но между ними стоит бетонная стена безучастия. Вероятно, эта не проводящая любовь стена существовала между ними и раньше? Просто ее не замечали, как не замечают привычное, примелькавшееся, надоевшее. Раньше за столом все разговоры были похожи на игру в большой теннис: найти необходимые дерзкие слова в адрес свекрови и отбить подачу. Р-р-раз! Или на обмен репликами в опере. Теперь Светлане не с кем было сыграть, не с кем было спеть . Саша жевал и молчал, отвечал коротко, занятый своими мыслями, в которые не посвящал жену, как будто он был засекреченным агентом советской разведки, а Светлана – иностранным шпионом. Иногда она пыталась понять, о чем он думает, когда ест и читает книгу (дурацкая привычка, Светлана никак не могла его отучить!), но это было не легче, чем толкование японских иероглифов (у нее был один знакомый, говоривший по-японски, и она всегда думала, что он не совсем такой, как те, кто не говорит по-японски; в каком-то смысле он для нее был уже немножко японцем). Она попробовала печь торты, что-то бисквитное, творожное, йогуртовое (как только йогурты появились в магазинах, Светлана сразу начала кулинарные эксперименты), готовила незнакомые блюда по кулинарной книжке. Разумеется, она полностью доверяла мужу, не подозревала в измене: Александр слишком много работал, для того чтобы думать о другой женщине.