Наталья Маренина - Козявка. Часть 3

– Не темно уже ворон-то считать?

Михалыч ухмыльнулся, но взгляд от окна не отвёл:

– Мелкая, а ты вот скажи: ты это всерьёз про… эээ… девушку?

– Какую девушку? – решила поиздеваться Козявка. – Ту, которой у тебя нет? Хыхы.

– Гррр, да. Про неё. Ты всерьёз?

– А почему нет? Ты первый парень на деревне, глядишь, скоро сороковник стукнет, а ты всё неженатый и не замужем. Скоро лысина на башке пробьётся, будет как мишень с воздуха видна, птички целиться по ней будут. Тогда точно девушку уже не найдёшь. А почему, кстати, у тебя её нет?

– Ну-у-у, как-то не задалось… Когда-то отношения были, жениться даже собирался… Потом случай был… В общем, не сложилось.

– О-о-ой, погоди, сейчас сопли на кулак намотаю. Есть тряпка? Я тут наплакала тебе на пол, надо вытереть, – засмеялась Козявка.

– Ну вот что ты понимаешь. Не буду тогда ничего рассказывать, – Борис Михайлович отошёл к плите и налил в кружки с чайными пакетиками кипяток, немного помолчал и всё-таки продолжил: – И потом… Я же врач, целыми днями на работе, ты и сама знаешь. Иногда на скорой работаю, врачей совсем не хватает… Плюс я работу в лаборатории возобновил, исследования провожу.

– Пилюлькин… В спасители заделался? Так и помрёшь в одиночестве, – холодно сказала Козявка.

– Почему сразу в одиночестве. Ты вот у меня есть.

– Ха! А если меня завтра усыновят и увезут в Урюпинск? Тогда точно в одиночестве помрёшь над письмом в Урюпинскозадрипинск.

– И в кого ты такая умная? По горшкам дежурная.

– Во-о-о! Уже лучше. Чувство юмора просыпается. Продолжай в том же темпе, и к концу века мы найдём тебе соседку по кладбищу.

– Боже упаси. Пойдём, я лучше провожу тебя, поздно уже одной тебе ходить, да и потеряли, наверное, – сказал Борис Михайлович, проходя в прихожую и доставая из шкафа маленький плащик.

– Только не надевай на себя, порвёшь.

– И кстати. Это не я в спасители заделался, – подмигнул, улыбаясь, Борис Михайлович. – Хорош врач, который кошку свою чуть не угробил. Если б не ты…

– Не было б тебя, тебя, тебя, – пропела Козявка и влезла ногами в старенькие резиновые сапожки жёлтого цвета, похожие на резиновых утят в ванне.

Во всём детдоме, кроме проходной, уже не горел свет, Козявка опять пришла после отбоя, и это грозило смачным (хоть и не болезненным) подзатыльником от Ксюхи. Михаил Борисович дёрнул за дверь, но она оказалась закрыта, и с шипящим «тссс» Козявка тихонько постучала в оконное стекло проходной. Через мгновение щёлкнул замок, дверь распахнула Ксюха. Она была в ночной рубашке, в каких-то бабушкиных тапочках и с распущенными волосами.

– Ты что не могла платье вечернее надеть? Знала бы, что ты так выйдешь к людям, вообще бы в этот детдом не пришла. Стыд и срам, стыд и срам, – на мотив «Мойдодыра» сказала Козявка.

– Спасибо, – благодарно глядя на Михаила Борисовича, Ксюха схватилась одной рукой за капюшон девочки, втянула её в проходную, а другой рукой захлопнула дверь.

– Невежливая какая. И неблагодарная, – поправляя плащик, пробубнила девочка.

По своему обыкновению Ксения Львовна должна была ответить Козявке что-нибудь колкое, остроумное и повелительное. Но Ксюха промолчала и покраснела.

Простоваты рядом с Козявкой больше не было. Не было её и в кровати у девочки в большой детдомовской спальне, не было на холодильнике. Настоящая Вата мирно спала на подушке рядом с Михаилом Борисовичем, ничего не подозревая о завтрашней операции. Девочка ещё раз облегченно вздохнула и уснула.

Утром прямо в спальню зашла директриса и устроила разгромную прилюдную словесную порку. Примерное содержание Козявка передала бы так: «Хде ты шлялась до ночи? Я тебя ростила, я тебя кормила, а ты ж меня пидманула». На что Козявка ей отвечала примерно так: «Я паспорт свой, конечно, не съем, у меня его нет, но улечу, убегу, испарюсь, я на тебе никогда не женюсь. И ищите-свищите потом меня, вас посадят за такую пропажу. Сама же и „стукну“, что курица не досчиталась яиц». На что директриса – как, впрочем, и всегда – покрылась красными пятнами, схватилась за сердце, и удалилась в свой замок, побеждённая самоотверженной Козявкой Дарк. Все смотрели, как на очередную серию мыльной оперы про рабыню Изауру. Все знали, что это не более, чем спектакль. Директриса пыталась запугать остальных, чтобы они не убегали также, как Козявка, потому и порка устраивалась всегда прилюдная и когда все в сборе. А Козявка давала понять, что сбегать насовсем она пока не собиралась, но и запереть себя в высокой башне не даст, поэтому её статус временного беглеца сохраняется.