Наталья Маренина - Козявка. Часть 3

– Мишка Борисыч, я прям как дедушку только что потеряла, – потянула за подол рубашки Михаила Борисовича Козявка.

– Я тебе велел называть меня Михаил Борисович. К старшим надо относиться уважительно, я всё-таки лет на тридцать дольше тебя живу.

– Вот скажи, Михал Борисыч. Ты типа молодой такой, с понятиями, вроде не страшный, а бабы нету?

Компания прыснула, а Михаил Борисович покраснел.

– Ключи, – вдруг строго, но не зло сказал он.

– Ну ладно тебе, не обижайся. Лучше скажи, где Простовата?

– В комнате вроде спала. Не мучай её только, она что-то приболела.

В тёмной зашторенной комнате на хозяйской белой пуховой подушке (что обычно кошке не позволялось) спала Вата. Она мирно сопела и не подозревала, какой удар ей готовила судьба. И правильно делала. Вопреки обычному своему поведению, Козявка ничего не стала делать. Она села на кровать рядом с подушкой и просто смотрела. Спустяминут пять минут кошка открыла глаза и встретилась взглядом с Козявкой. Они смотрели друг на друга несколько секунд, за которые Козявка всё поняла. Вата действительно была больна. Где-то в груди легонько кольнуло и захотелось плакать. Козявка вдруг истошно заорала:

– Михалыч! Ко мне!

Михалыч влетел в комнату со шваброй наготове. Он ждал окровавленного поля битвы с горами трупов и стервятниками, и спешил на помощь к любой из сторон, которая либо больше в этом нуждалась, либо была ещё жива. Но ничего такого не было и он, успокоившись, поставил швабру в угол. Кошка от крика встрепенулась и подняла голову с подушки.

– Ну что кричишь? У меня же гости, напугала их. Ты в порядке?

– Михалыч, пообещай, что сегодня же отнесёшь Вату в ветеринарку, пусть её осмотрят, и пока не найдут причину болезни и не вылечат, не возвращайся!

– Вот ещё глупости. На кошке всё само заживёт. Симптомов почти никаких: ну, менее энергичная, тебя не дерёт, спит больше.

– Не заживёт, – на редкость серьёзно и грустно сказала Козявка, и Михаил Борисович увидел, что глаза её наполнились слезами, но виду она не подала.

– Ммм… Мучительница ты моя. Хорошо. Сегодня же отнесу. Но с чего ты взяла, что это что-то серьёзное? Простыла, может, немного. Отлежится и всё хорошо будет.

– Я что, плохо выразилась? Сегодня же! И вообще! Немедленно! Вот прям всей толпой и идите!

– Ну хорошо-хорошо, успокойся. Отнесу. Провожу ребят и отнесу.

Козявка сидела на диване в комнате и ждала возвращения Михалыча с кошкой. Прошло уже четыре часа, а их всё не было. На улице стало смеркаться, по потолку стали бегать тени и полосы света, шум потока машин стал громче, а на стене привычно тикали часы. «Может, он обманул меня? Сам сидит, наверное, в баре каком-нибудь с друзьями своими, оболтусами, а кошка наверняка под дверью в подъезде». Но проверить Козявка боялась. Хотелось верить в лучшее в людях. Особенно в Михалыча. Он был хорошим человеком, очень добрым и заботливым.

Наконец, в замочной скважине защёлкало, и в комнату влилась порция света из коридора. В комнату на полусогнутых вбежала Простовата и спряталась под тумбочкой. Козявка не сдвинулась с места. После недолгого шуршания одежды в комнату зашёл и сам Михалыч, он включил свет, увидел девочку и удивился:

– Ой, ты тут что ли? А чего в темноте сидишь? Ты покушала? И так вижу, что нет. Пойдём, поужинаешь хотя бы. Я думал ты в детдом вернёшься, знал бы – не оставил бы тебя тут одну.

– Что с Ватой? – всё ещё грустно спросила Козявка.

– А! Да! Представляешь, просидели сначала в очереди полчаса, потом то к одному врачу, то к другому. Рентгены, узи-музи. Ну всё как мы, врачи, любим. Завтра на операцию. Нашли образование, сказали, если бы ещё протянули, Дуся бы не выжила, и было бы поздно. А теперь всё точно хорошо будет, так что спасибо тебе. Ты молодец, Козявка.

Козявка просияла от радости, наполнившиеся слезами глазки сделались щёлками, а наружу показались маленькие белые зубки.

– Ты моя белка, – сказал Михалыч, и, сев рядом с Козявкой, приобнял её за плечики. – Не переживай больше, завтра уже домой принесу здоровенькую, будет в трусиках таких смешных ходить, как в памперсах. Будешь приходить кормить её?

– Обойдётся! – засмеялась Козявка и легко, глубоко вздохнула.

Она ещё не знала, что это не последнее призрачное предостережение.

От кислого огурца всё во рту свело, и девочка невольно скривила рожицу. На ужин у Михаила Борисовича была варёная картошка и бочковые огурцы. У Ваты – в честь пережитых ею страданий и проделанных махинаций – консервированная сардина в масле. Вата звонко чавкала рыбой, похрустывая рыбными позвонками, а Михаил Борисович жевал картошку и вглядывался в темноту за окном.