Анатолий Шерстобитов - Бурситет. Приключения удалых пэтэушников, а также их наставников, кого бы учить да учить, но некому

– Вот, мать, получка, – высыпал он на стол кучу скомканных бумажек, много, но одни рублевки и трешки. Глянул на себя в зеркало и поправил гребешком хохолок, кусты щетинистых бровей, бледноголубые глаза воссияли гордостью и самодовольством. – Корми мужиков покрепче, – он потрепал сына за голову, – в точку я говорю, да, Павло?

– И это все?! – недоуменно подняла мать взгляд от стопки разглаженных денег, усмехнулась презрительно. – Не шутишь, случаем, кормилец?

– Что, мало? – насторожился отец, подался в ее сторону, сурово насупливаясь.

– Так ведь, почитай, на тридцать с лишним больше всегда приносил в расчет. – Это было преувеличением, тактическим ходом, комплиментом супругу, чтобы пристыдить его, сравнивая нынешнего с ним вчерашним, более работящим и честным, менее пьющим.

– Ах ты тварь! – уязвленно поджал он и без того тонкие, даже незаметные губы.

– А долги?!

– И выпил уже опять, хоть бы раз посуху пришел, обрадовал, и когда уж ты ее, Илья, нажрешься?..

Пашка за спиной отца сморщился и задвигал многозначительно бровями, предлагая матери прекратить бесполезные высказывания, но она отмахнулась и продолжила упреки. Просто она спешила, как знал Пашка, спешила побыстрее использовать те редкие минутки небольшой трезвости, когда мужа еще можно было пронять, пробить хоть чуть-чуть пока еще непрочную преграду опьянения. Но преграда уплотнялась и прочнела на глазах.

– Я пойду, пожалуй, – Пашка сделал вид, что собирается на улицу.

– Ку-уда?! – испугалась мать и сделала знак из-за кухонной занавески, помолчу, мол, сынок, так уж и быть помолчу.

– Да иди, – двинул щетками-бровями отец презрительно. – подумаешь, она не разрешила.

– Ну конечно, – фыркнула мать, – разрешальщик, а уроки ты за него делать будешь? Там одной математики с иксами не расхлебать, да, Пашунь?

Пашка кивнул, вздохнул и подумал обреченно, что из дома, разумеется, нынче не вырваться, про уроки она, конечно, подзагнула, слукавила, какие там уроки на дом могут быть при учебе в бурситете. Батю мало интересовали дела сына, обдурить его легко, глядишь, образумится и не станет выступать так рьяно. Только прахом пошли надежды на его благоразумие.

– Опять без мяса? – повозил ложкой в тарелке отец. на столь ясный небосвод его настроения набежала тучка.

– На вши, Илья Афанасьич, покамест в магазинах ничего не дают, – горько пошутила мать.

– Как в прорву какую отдаешь, тащишь, и все мало, – набирала мрачных тонов, укрупнялась тучка, – а как за стол, то постись, Ильюха, жуй капустку.

– Возами тащишь, – подсказала мать, – за нынешний месяц аж семьдесят три рублика заколотил, да из тех же вырвал еще двадцать пять на прожор. А ведь ешь-то исправно, не забываешь, так что еще надобно разобраться, кто же кого кормит?

– Во-он ты запела как, так не хватает? так ты еще недовольна?..

– Да будет вам! – взмолился Пашка. – Ну, папка, ну, перестань!

– Так обидно, сынок, вкалываешь как…

– Только бутылочки отлетают.

– Да-аа? А ну-ка, – он грохнул кулаком в стол, – давай назад деньги! – Все, тучка выросла в тучищу, могучую и переспелую громом-молниями. – Деньги сюда, я говорю! Я их сыну лучше отдавать буду… Чего-оо?! – От удивления он приоткрыл рот – вплотную к его носу была приставлена подрагивающая, с душой и большой старательностью выкрученная дуля. – Да я за кукишки руки пообрываю! – Молнией сверкнула брошенная в голову матери ложка, загромыхал откинутый в сторону стул – грянула гроза.

– Ну, мамка, мамочка! – крикнул Пашка. – Ну, зачем ты его травишь?! – Он изо всех сил прижимал руки к груди, стараясь унять нарастающую дрожь.

Но мать, словно оглохла и ослепла от ярости, не могла уже удержать так долго копившегося негодования.

– Кормилец бесштанный! Хуже нищих ведь уже ходим!

– Да хватит вам! – заорал Пашка. О-оо, как всегда хотелось ему в такие секунды перенестись туда, где в стенах царит уют и покой, где люди говорят улыбчиво, доброжелательно и ровными голосами. Но нет, не сыскать такой лазейки из этой хваткой трясины обстоятельств, да и как бросишь мать в такие минуты.

– Это я – нищий?! Деньги сюда, быстро, – тянул руку отец, – деньги, и я ухожу, уж я-то сумею взять на них кусок мяса! – Но образцовая дуля все также целила ему в переносицу. – Деньги! гадина! сука! – задыхался отец от ярости, пытаясь отодвинуть сына в сторону.

– Оборванец поганый!

– Н-на! – попытался он достать кулаком мать. Пашка, уперев ладони в его грудь, безуспешно теснил.