Евгений Горский - Лабиринт. Сюрреалистичная повесть

– Это поправимо, – бодро произнесла Эльвира Плетьевна и потянулась к висевшему на стене дорогому хлысту с перламутровой ручкой. В тонкий жгут были вплетены серебряные нити. – Сейчас поднимем ваш потенциал.

Я быстро скатился с кровати, стараясь держаться в отдалении от искусно мелькающей плётки. Похоже, женщина изучала восточные техники единоборств.

– Пациент, что с вами? – разочарованно произнесла Эльвира Плетьевна. – Немедленно ложитесь обратно, мы ещё не закончили процедуры…

– Мне необходим перерыв для поднятия формы.

– Пациент, – нравоучительно сказала Эльвира Плетьевна. – Читайте Фрийда!

Я невольно взглянул на свои голые ноги.

– Готовьтесь к поднятию потенциала, а я пока ванну приму, – улыбнулась женщина и, покачивая бёдрами, скрылась за дверьми.

Я облегчённо выдохнул и начал искать свои вещи, однако, кроме нижнего белья, ничего больше не было. Что же делать?

В стенном шкафчике висела чья-то одежда. Выхода нет, и я лихорадочно стал одеваться в узкое пальто, одновременно, пытаясь засунуть ноги в дорогие туфли. На голове с трудом разместилась модная шляпа, и я поспешно вышел из квартиры, пока не оказался в переулке между домами.

– Егор?

У подъезда стоял Калиосто.

– Ты же должен принимать процедуры!

– Откуда вы знаете?

Кай улыбнулся с довольным видом.

– Так мы же и направили тебя к специалисту высшей категории. Эльвира Плетьевна изучала экзистенциальные нюансы в заснеженных хижинах и на горячих пляжах с лучшими мастерами своего дела. Разве не понравилось?

– Терпимо, – не стал я вдаваться в подробности. – Просто решил прогуляться…

Помещение, куда мы пришли после длительных блужданий кривыми улочками старого города, не отличалось особым изяществом. Скорее оно напоминало минимализм в его крайнем проявлении: посередине большой комнаты одиноко стоял деревянный стул. На фоне свободного пространства он выглядел редкой экзотикой, ведь это был единственный предмет мебели.

Я непринуждённо разместился на простейшей конструкции, однако Калиосто показал на массивную дверь в стене. Мы перебрались в другую комнату, неплохо обставленную мебелью прошлого века. На столике с резными ножками возвышалась кофе-машина, стояли миниатюрные чашки, в стеклянной вазочке лежали конфеты и какие-то загадочные сладости.

Не успели мы разместиться в удобных креслах, как в комнату вошёл мужчина в шёлковом халате и домашних тапочках. В руке у него была бутылочка коньяка. Подойдя к старому патефону с большой трубой, он бережно поставил виниловый диск, и через минуту мы услышали глухое шипение. Хриплый голос монотонно пел о чём-то на неизвестном языке.

Мужчина налил коньяка в стеклянный напёрсток.

– Юллий Цезарович.

Подойдя к машине, он начал варить кофе.

– Жизнь даёт каждому то, в чём он нуждается.

Подобное утверждение вызвало у меня сомнение.

– А если это человеку не нужно?

– Разум не в состоянии охватить весь замысел жизни, – вздохнул мужчина. Это типичные игры ума, такова его природа. Развитие разума не предполагает завершённости. Даже, если дать вам всё, что хотите, создать идеальные условия, через некоторое время вы почувствуете недостаточность. Неудовлетворённый ум снова заставит вас страдать.

– Мы можем контролировать его.

Юллий Цезарович задумчиво посмотрел на рюмку с коньяком.

– Статус хозяина и вынуждает страдать, подтверждая, тем самым, право собственности на мысли.

– Но почему я должен испытывать эти чувства?

– Разумно, – сказал мужчина. – Действительно, зачем нам этот геморрой…

– Значит, надо оставить разум в покое, – развёл я руками. – Ведь попытки контроля заставят меня страдать.

– Да, но, тогда, он сам будет пытаться вас контролировать, – усмехнулся Юллий Цезарович. – Мы похожи на кукол, которых дёргают за нитки…

Монотонный голос звучал всё тише, и, внезапно, я почувствовал странную прохладу. Окружающая реальность начала превращаться в потёки разноцветных красок на стекле. Резко потемнело. Я испуганно схватился за голову, судорожно ощупывая себя, пока глаза привыкали к проступающим в сумраке стенам незнакомого помещения. Появился запах сырости и затхлости, медленно капала вода, под ногами мягко пружинил ковёр зелёного мха…

– Кхе-кхе, – раздалось глухое покашливание, и в углу я с трудом разглядел измождённого старика, черты лица, которого отдалённо напоминали Юллия Цезаровича.

Седые волосы спутанными прядями падали на худые плечи. Дряблая кожа с сероватым оттенком была в глубоких морщинах.